Секта. Роман на запретную тему
Шрифт:
Гера почти поравнялся с вершиной холма, когда в левое зеркало он увидел мелькнувшие фары. «Какой-то кретин решил обогнать вслепую! Какого черта!» В тот же самый момент перед ним мелькнул борт «Тойоты», и одновременно с этим раздался душераздирающий гудок одновременно двух автомобильных клаксонов. «Тойота» впереди, не успев перестроиться, на скорости за сто километров влетела под рейсовый автобус, который от удара опрокинулся на бок, и его развернуло поперек узкого шоссе, полностью перегородив движение. Геру выручила реакция, он успел с силой нажать на педаль тормоза, а руль выкрутить до отказа влево. «Уазик» занесло, развернуло на сто восемьдесят градусов и потащило прямо на автобус, но скорость, по счастью, была низкой, и получился скорее не удар, а лишь сильный толчок, от которого у Гериной машины разбилась задняя правая фара и немного погнуло бампер.
Герман смог сконцентрироваться в самый нужный момент и сейчас сидел, отдуваясь и широко раскрыв рот: воздуха не хватало, и сердце готово было проломить грудную клетку. Какой-то мужик лет пятидесяти, водитель грузовика-мусорщика, рванул водительскую дверь его «уазика» на себя:
– Жив?!
– Черт его знает, вроде жив.
– Ну, слава те Господи! Не, ну ты видал, что этот козлина на иномарке наворотил тут, а?! Он бы и нас всех угробил. Пойду гляну, что там с ним. Тебе помочь или сам вылезешь?
– Сам. Спасибо тебе.
Гера вылез из машины, посмотрел на повреждения и понял, что дальше он вполне может ехать без всякого ремонта: битая фара на ходовые качества не влияет. Путь был закрыт автобусом, из которого доносились вопли раненых, несколько человек звонили в ГАИ и в «Скорую помощь», а «Тойота» валялась в кювете вверх колесами.
«Скорая» приехала быстро, сразу несколько автомобилей с крестами. К Гере, который с кислым видом сидел на какой-то непонятного назначения штуке, по форме напоминавшей ящик, подошла женщина-врач:
– Вы пострадавший?
– Я вон из того «уазика».
– То есть с вами все в порядке? Машина-то вроде целая?
Гере минут за десять до этого пришлось сесть на подвернувшийся псевдоящик, он почувствовал, как сердце, что прежде стучало, как бешеное, не снижая темпа, сбилось с ритма и теперь беспорядочно колотилось так, словно какой-нибудь неистовый музыкант-ударник разминался на своей установке. Он не знал, что это, но игнорировать бешеную пляску в собственной груди не решился. Поэтому, по-щенячьи заискивающе взглянув на докторшу, показал ей на левую половину своей груди и пробормотал:
– Да вот, кажется, с сердцем у меня не в порядке.
Она проверила пульс, приложив свою теплую руку к его шее, – это было приятно. Вообще приятно, когда кто-то профессионально проверяет твои агрегаты и узлы, сразу становится спокойно от того, что собственное неведение и страх уходят, а вместо них появляется надежда на такую вот теплую руку доктора. Значит, теперь будем жить, если доктор разрешит.
– Что со мной?
– Аритмия у вас, – она с участием поглядела на Геру и повторила еще раз, словно он не мог вникнуть в смысл этого слова сразу, – аритмия.
– Это плохо?
– Это никуда не годится. Вам сколько лет?
– Тридцать.
– Тем более. От этого умереть можно. Вам в больницу надо. Поедете?
– Поеду, – сразу решил он. – Мне умирать надоело.
Игорь Лемешев. Рим – Чивитавеккья. Июнь 1992 года
В римском аэропорту Фимичино Игорь потерялся. Таков уж наш человек, и авиапутешествие «за бугор» для подавляющего большинства граждан российских – это настолько радостное, нечастое и волнительное событие, что наш человек тут же после пересечения заветной линии-«границы» в Шереметьево-2 стремглав бросается в сияющий, будто рождественская елка, магазин, набитый колониальными товарами, и покупает там лучшие средства от стресса: виски, коньяк и ликер «Бэйлиз». Ликер «Бэйлиз» пользуется особенным уважением у слабой половины человечества, и она, эта самая половина, вовсе неслабо пьет его, опустошая полулитровые бутылки со скоростью, пропорциональной скорости самолета. Нынче, когда время вот уже как восемь лет назад распечатало конверт двадцать первого столетия, наш человек летает за границу несколько иначе. Для многих магия нескольких часов в воздухе, сладостное ожидание встречи с новым миром давно превратились в обычную и даже досадную рутину. Столько часов неподвижно сидеть в кресле! Изнывать от тесноты, вопящих младенцев и падающего сверху багажа непременно в виде юрких и остроугольных атташе-кейсов, которые в соответствии своему негласному предназначению так и норовят вылететь сквозь узкую щель крышки багажной полки, стоит лишь кому-нибудь вспомнить, что он забыл там, «наверху», свои пилюли от кашля, и приоткрыть ее. Невесть
Но в начале девяностых воздушное пьянство носило, как уже и было сказано, массовый характер. Это был какой-то «угар НЭПа» на высоте десяти километров. Весь салон балагурил, жужжал, перекрывая забортный шум турбин, и редкие белые вороны – непьющие пассажиры – тоскливо притворялись мертвыми. Игорь выпил бутылку виски, решив, что папа его если и осудит, то уж не строго, и проявит понимание в связи со столь важным этапом в жизни единственного сына, каким является окончание университета. По прибытии он довольно уверенно прошел пограничный контроль, но после того, как окончательно ощутил себя на итальянской земле, вдруг поддался приступу бесконтрольной эйфории и ухитрился вместо выхода, возле которого ждал его отец, свернуть куда-то и попал в гараж, заполоненный автомобилями, но начисто лишенный человеческого присутствия. В гараже Игорь принялся блуждать в поисках выхода, но окончательно потерял все навыки ориентации в пространстве и вместо нужной двери угодил внутрь лифта, который вознес его на верхний уровень Фимичино. Там Игорь долго и безуспешно искал свой чемодан, но вместо чемодана попал в поле зрения полицейского, который направился было в его сторону с явным намерением задержать неадекватного молодого человека, упорно желающего пройти в зону вылета и спецконтроля без билета. И вот когда из обыкновенных каникул путешествие для Игоря грозило превратиться в несколько суток камеры с последующей высылкой на историческую родину и полицейский потянулся было к футляру, висевшему у него на поясе, чтобы достать наручники, вовремя подоспел отец Игоря, который, почувствовав неладное в долгом отсутствии сына, сам отправился искать его. Лемешев-старший обратился к полицейскому, и того словно ветром сдуло. Причина столь неожиданной реакции представителя правосудия крылась в диалекте, на котором прозвучали в его адрес слова Лемешева. Отец Игоря, великолепно говорящий по-итальянски, использовал сицилийское наречие, что вкупе с более чем респектабельной внешностью превратило его в глазах полицейского в «эль падрини ди мафия». А итальянские полицейские в одиночку, без отряда коллег-карабинеров за спиной, предпочитают не связываться с отцами мафии, видимо памятуя о прискорбном конце знаменитого комиссара Каттани, превращенного этой самой мафией в дуршлаг для спагетти номер девять.
После столь успешного общения с представителем итальянского правопорядка суровый отец и семенящий за ним, словно провинившийся французский пудель, сын без приключений добрались до автомобиля с дипломатическими номерами и зачехленным российским триколором, укрепленным на правом крыле. Лемешев-старший сел за руль, Игорь нерешительно переминался с ноги на ногу и не решался открыть дверцу. Отец раздраженно ткнул кнопку стеклоподъемника:
– Перед тобой, может, дверцу открыть? Так сделать это некому, я как чувствовал и не стал брать шофера. Мне только его сплетен потом недоставало: «А у Андрея Михайловича сынок прибыли-с в совершеннейшую зюзю-с».
Игорь выдавил из себя жалкую улыбочку:
– Пап, я это… Просто я не знаю, куда сесть, спереди или сзади.
– Садись спереди. Еще не хватало, чтобы все думали, что я шофер, везущий молодого и в стельку пьяного сосунка!
Игорь шмыгнул носом, робко сел на переднее сиденье, отец сразу резко взял с места. Через несколько минут машина выскочила на кольцевую дорогу R.D.A. и понеслась по внутренней стороне в направлении нужного выезда.
Игоря мутило, и он с трудом сдерживал желание познакомить окрестности с содержимым желудка, наконец понял, что терпеть нет сил, и с мукой в голосе процедил сквозь зубы:
– Папа, останови…
Отец чертыхнулся, свернул в сторону Чивитавеккьи и, пролетев около полукилометра, остановился:
– Вылезай, скот. Еще не хватало, чтобы ты весь салон уделал.
…После вынужденной остановки заметно полегчало. Утирая рукавом невольно выступившие слезы, Игорь вернулся и, стараясь придать своему голосу искренности, попросил:
– Пап… Прости меня, а?
– «Прости меня, папа», – с издевкой ответил отец. – Ты там в Москве что, совсем уже до чертиков допился? Жаль, что ты себя со стороны не видишь! Жалкое зрелище, к твоему сведению! Молодой прохвост, от которого за версту разит перегаром, словно где-то поблизости опрокинулась бочка со спиртом!