Сельская учительница
Шрифт:
— Теперь ты совсем похожа на цыганочку, — смеялся Игорь.
Молодые, уверенные в том, что впереди их ждет безмятежное будущее, они чувствовали себя счастливыми.
— Итак, Валечка, завтра отбываем в наш Зареченский район, — радовался Игорь.
— Отбываем, — в тон ему ответила Валентина. Она сперва побаивалась того, что Игорь воспользуется авторитетом влиятельного родителя и останется дома, как это делали иногда некоторые папенькины сынки и маменькины дочки. Но он и думать не хотел о городской школе. «Наш долг ехать туда, где мы нужней», — писал Игорь из Ялты. «Молодец», —
— Жди меня завтра, будь готова к отъезду, — предупредил Игорь.
По простоте душевной, Валентина думала, что в Заречное они поедут, как и все смертные, обычным пассажирским поездом. Но рано утром Игорь подкатил к общежитию на голубой «Волге» с бегущим оленем на капоте.
— Транспорт подан, — бодро сказал он. — Не удивляйся, Валечка, это отец мой расщедрился и предоставил в наше распоряжение свою персональную… Поедем с комфортом! Лады?
Игорь погрузил в пустой багажник вещи Валентины и, кивая на окна, с непринужденной веселостью продолжал:
— Скажи: прости, прощай, милое общежитие, спасибо за приют. А теперь едем ко мне, позавтракаем, прихватим пожитки мои и в путь-дорожку дальнюю!
Коротковы занимали просторную четырехкомнатную квартиру в большом доме на шумной центральной улице. У Игоря была своя комната — высокая, светлая, не по-студенчески обставленная; в ней — массивный письменный стол, застекленные, темной полировки, книжные шкафы, мягкий диван, радиола, розовый, на тонкой ножке, торшер. Здесь друзья-студенты устраивали в складчину небогатые праздничные вечеринки, танцевали, готовились к зачетам и сессиям.
Всякий раз, когда Валентина появлялась с друзьями в доме Игоря, его мать, Ева Станиславовна, — дородная полная дама — с какой-то значительностью посматривала на нее и, казалось, следила за каждым движением, прислушивалась к каждому слову. Валентина всегда смущалась, робела под этими взглядами, понимая, что к ней проявляют не то вполне законное любопытство, с каким обычно смотрят на нового человека в доме, а внимательно изучают, придирчиво взвешивают все достоинства и недостатки.
Отец Игоря, Федор Терентьевич, под стать супруге — полный, солидный мужчина лет под пятьдесят. У него явно начальственный вид, снисходительно-покровительственный тон. И Федор Терентьевич тоже заинтересованно присматривался к ней — предмету серьезного увлечения сына.
От природы наблюдательная, Валентина порой краешком глаза примечала, как родители Игоря красноречиво переглядывались меж собою, будто говоря: «Сынок мог бы выбрать невесту получше». — «Да, мог бы. Но что поделаешь, если уже выбрал».
Может быть, и не об этом думали Федор Терентьевич и Ева Станиславовна. И все же Валентина не могла избавиться от навязчивой и неприятной мысли, что она не нравится родителям Игоря, что она вообще лишняя в этой чужой, богато обставленной квартире. Особенно остро Валентина почувствовала это сегодня, сидя рядом с Игорем за накрытым столом. Нет, не нужно было соглашаться приезжать сюда завтракать,
Федор Терентьевич старался держать себя вежливо, он даже пошучивал, наполняя небольшие бокальчики бордово-красным вином.
— Ну что ж, давайте выпьем за птенцов, которые по неизбежной воле жизни покидают родные гнезда, — предложил отец.
Ева Станиславовна горестно вздыхала, и Валентине казалось, будто мать Игоря поглядывает на нее с плохо скрытой неприязнью. Она, быть может, считает ее чуть ли не единственной виновницей, из-за которой любимое чадо покидает просторный родительский дом.
Бокал с вином заметно дрожал в руках Евы Станиславовны.
Игорь положил на стол белую накрахмаленную салфетку. На салфетке кроваво алело винное пятно.
— Пора, — сказал он.
У Евы Станиславовны влажно заблестели глаза.
— Ну что ты, что ты… Сын уходит в настоящее большое плаванье. Радоваться нужно, а ты плакать, — говорил супруге Федор Терентьевич. Взяв ее за локоть, он тихо добавил: — Давай-ка вещи выносить.
Отец и мать вышли из столовой.
— И чего плачет, — пожал плечами Игорь.
— Нельзя так говорить. Все матери плачут, это их право, — сказала Валентина и подумала: «Моя мама тоже, наверное, плакала бы…».
— Когда мы с тобой будем провожать своих сыновей…
— Перестань, Игорь.
Он рассмеялся, подхватил ее под руку и увел в свою комнату.
— Посидим, как принято, на дорожку. — Игорь усадил Валентину на диван и сам плюхнулся рядом.
В комнате все оставалось нетронутым. Письменный стол, книжные шкафы, радиола, торшер — незыблемо стояли на своих местах, даже портрет Валентины в ракушечной рамке оставался на столе, а рядом с ним лежала недочитанная книга с костяной закладкой. Можно было подумать, что хозяин на денек-другой уезжает куда-то…
— Тебе не жаль покидать все это? — спросила Валентина.
— Нет, не жаль! Все это — прошлое, а человек всегда должен смотреть в будущее. — Игорь обнял ее, заглянул в черные, как угольки, глаза, прижался лбом к ее смуглому лбу. — Мне ничего не жаль, если рядом ты, Валечка.
Повинуясь подмигивающим огонькам светофоров, «Волга» сперва осторожно пробиралась по городским улицам, потом, выбравшись на простор степной дороги, легко помчалась вперед, обгоняя солидные грузовики.
Валентина и Игорь сидели рядом. Игорь держал ее руку в своей и что-то вполголоса говорил. Валентине было приятно сидеть, чувствуя плечом его плечо. Эта близость и волновала, и пугала. Игорь уверял, что они будут работать в одной школе. Валентина не возражала. Потом намекнул: они могут получить квартиру… Валентина покраснела. Прежде у них все было понятно и просто: она жила в общежитии, он дома. А теперь? Что будет теперь? Они поселятся в одной квартире, но для этого нужно… Ну да, конечно, должна быть свадьба — веселая, шумная, с поздравлениями, с подарками, с криками «горько». А как же иначе? Как можно обойтись без этого? Не могут же они, приехав в школу, ни с того, ни с сего назвать себя мужем и женой… Так не бывает, по крайней мере, так не должно быть.