Семь бойцов

Терич Войо

— Ш-ш, — предупредил старик. — Видите, солнце заходит!

— Дорога каждая минута, — добавил Судейский.

Все смотрели вслед уходящему Минеру. Обернувшись, он улыбнулся нам, устало, но ободряюще. И опять он напомнил мне узловатый дубовый ствол. Вот он уже исчез, как привидение.

— Эх, хотелось бы мне село поглядеть, — сказал Судейский.

— И мне, — кивнул я.

— Словно идем на на Сьерра Мадре, — заметил Судейский.

— Это там, где мужики шальвары носят? — спросил Йован.

— Нет.

— Я

думал, там.

— Я их не ношу. И знать не хочу, что в твоих краях мужики носят, — ответил ему Судейский.

— Я уже говорил тебе, — снова начал Йован, — что ты ошибся в выборе профессии. Ты мог бы остаться дома.

— Я не хотел, — сказал Судейский.

— Значит, ты хотел добраться до власти иным путем?

— Нет.

— Знаю я тебя, — проворчал Йован. — Ты будешь у власти, если выживешь…

Ночью мы осторожно вошли в село, но ни бандитов, ни вообще живой души в нем не обнаружили. Село не было сожжено, как то, первое, но оно. было пустое. Это подействовало на нас угнетающе, словно мир убегал от нас.

XIX

К полудню мы взобрались на вершину Рудого Врда и сели отдышаться. Нас свалила усталость. Казалось, исчерпаны все силы. Мы еле держались на ногах. Голод и жажда опустошали душу. Особенно хотелось пить, но у нас не было никакого сосуда, чтоб нести воду, кроме фляжки у старика. А ее хватало только для Рябой и старика: они совсем обессилели. Только Йован однажды нарушил наш общий молчаливый уговор, выпросив у старика глоток воды. Адела держалась стойко, хотя ее взгляд невольно останавливался на фляжке.

Голодному человеку на солнцепеке особенно тяжело. Мы еле передвигали ноги. Губы пересохли, воспаленные глаза вглядывались в даль. Никто не проронил ни слова. Обезумев от жажды, все прислушивались, не журчит ли где ручей. Нас стали преследовать слуховые галлюцинации, и тогда каждый требовал повернуть туда, где слышал шум воды. В результате мы удалились от дороги на десять километров.

Вода попалась неожиданно. Впервые в жизни я почувствовал, как она пахнет. Втягивая ноздрями воздух, я уловил слабый запах свежести.

— Вода!

Старик не поверил мне и проворчал:

— Куда ты уводишь? Совсем заблудимся!

Во взгляде Аделы мелькнула надежда. Ее полуоткрытый рот, казалось, кричал о жажде.

Минер кивнул Мне головой:

— Давай!

Запах воды усилился. Я ловил его каким-то шестым чувством. Между высокими деревьями густо рос папоротник. Он рос на влаге. Под папоротником земля была сырой, словно недавно прошел дождь. Кое-где виднелись лужицы.

— Водичка! Маленькая, но напьемся! — сказал Судейский.

Люди ползали на коленях, руками ловили муть, давились ею, но пили. Потом устроили привал. Сидя возле меня, Йован поинтересовался, когда я перешел Сутьеску на обратном пути — около полудня или позже, вечером? Сам он переправился

вечером, а его друг — в ту же ночь. Мы вспоминали тот бой, когда разбили нашу дивизию. Он шел всего несколько часов. Отдельные роты держались до вечера.

Йован признался, как тосковал он после боя по погибшим товарищам. Потом он рассказал, что, лежа на берегу Сутьески, увидел страшное зрелище: на той стороне реки фашисты расстреливали пленных, многие из которых были ранены. Кто на костылях, кто прихрамывая, люди спокойно шли на смерть. Убитых немцы подтащили к тропе и уложили лицом вверх, к небу…

Йован следил за всем этим с горящим сердцем. Затем потянулись гитлеровские солдаты. Они шли не спеша, изредка оглядываясь. Большие группы проходили быстрее. Порой Йовану казалось все это кошмарным сном. Не хотелось верить в реальность происходящего. Но мимо тянулись немецкие обозы: десять навьюченных мулов и десять сопровождающих с винтовками на ремне…

Подул ветерок, обдавая нас свежестью и запахом каких-то полевых цветов. Из-за лопуха выскочила ящерица и удивленно уставилась на Йована. Я понимал его душевное смятение, так как сам пережил такие же минуты.

— Нам еще дня два топать пешком, пока не попадем в наши края, — сказал я ему. — А может, и больше.

— Возможно.

— И еды не будет.

От солнца лицо его стало совсем смуглым, как у цыгана. За эти десять дней он сильно осунулся. Мне стало жаль его.

— Я думаю, выдержим.

— Надеюсь, — ответил он. — Но мне все равно.

— Почему?

— Я, конечно, выдержу. Когда-то я был пастухом и привык ходить пешком. Мне, наверное, легче, чем остальным. Но я зол на весь свет.

— Где ты пас скотину?

Он назвал одну из областей на юго-востоке.

— Свою?

— Отца и дяди. А иногда и соседскую. У нас были хорошие псы. Я мог целыми часами лежать на спине и наблюдать за облаками. Мне очень хотелось отправиться посмотреть, где конец света. Потом мне сказали, будто у земли нет края. Я усомнился: неужто она и в самом деле такая большая? «Ан нет, — сказали люди, — не настолько она велика, что нельзя ее обойти. Она — круглая». Очень долго я не мог понять, почему же не выливаются океаны, раз она круглая. На другой стороне ее — Америка… Значит, люди висят там вниз головой?

— Нет, — возразил я, — у земли нет «верха» и «низа».

— Почему?

— Из-за земного притяжения.

— Я слыхал о нем.

— Сейчас не до этого, — прервал его я. — Сейчас — у нас есть нечего.

— Чем болтать языком, — проворчал старик, — лучше бы подумали, как нам выбраться.

— Выберемся, — ответил я.

Усталые люди не любят лишних разговоров. Вслед за стариком на нас накинулся Судейский.

— Катитесь к черту с вашими баснями! — вспылил он.

— Почему?