Семь бойцов
Шрифт:
— Я цепкий.
— Почему?
— Много приходилось ходить пешком. До войны я все время куда-то ходил. Из города в город.
— На войне мы тоже постоянно ходим, — ответила она.
Адела лежала на поросшем лишаями камне, положив голову на травяную кочку. Руки раскинула в стороны, волосы рассыпались. Мне вдруг почудилось, будто лежит она вот так на спине, и в груди ее зияет страшная рана. Я содрогнулся от этого видения и встал.
— Мы не рано ушли оттуда? Ты ведь предлагал остаться там еще на один день?
— Не рано. Ты сама согласилась выйти на рассвете.
До этой канонады,
— Не так уж много. Дорога короткая.
Я отошел от Аделы и сел в трех шагах от нее в углублении, похожем на черепаху.
— Теперь мы можем проходить в день по двадцать пять километров? У нас есть провизия.
— Можем, — ответил я.
Она приподнялась и села, обхватив колени руками:
— Люблю так сидеть.
Опершись на скалу, я смотрел в небо и чувствовал на себе вопросительный взгляд Аделы. Казалось, она решалась на что-то. Вот уже второй день мы идем вместе, движемся прямо в направлении канонады. Так хищников привлекает запах мяса. Сегодняшний день, который должен стать праздником, похож на весенний день, хотя стоит вторая половина лета.
— Слушай, расскажи что-нибудь. Ведь тебе много пришлось скитаться.
— Тебя это интересует?
— Да.
— Скучное это занятие, — начал я. — Работал в одном месте. Выло очень трудно, и я ушел. В поисках хотя бы временной работы переходил из города в город. И вот однажды я опять уходил из одного города. Стоял сентябрь, был прекрасный день. Товарищи мои ходили в школу, изучали ремесло. Только я был вне этого круга. И ей-богу, в этом не было моей вины.
Проходя мимо последних домов, я увидел у забора девушку в гимназическом переднике. Забор был из березовых жердей. Белый и хмурый. А девушка, может быть, на год моложе тебя. Я мельком взглянул на нее и заметил, что и она смотрит на меня. Чтоб начать разговор, я спросил, куда ведет эта дорога. Девушка сделала несколько шагов со мной и рукой показала мне перекресток. Помню, дорога шла на север. «Пешком? — удивилась девушка. — В Сараево?» «Да». — «И не трудно?» — «Нет». — «Я хотела бы тоже уйти далеко». Ее ноги, тонкие у щиколоток, с небольшими сильными ступнями, мягко расширялись кверху. Это были отличные ноги бегуньи.
— Не слишком ли ты разбираешься в женских ногах? — заметила Адела.
— Она печально посмотрела на меня, — продолжал я, — и спросила, не убежал ли я из школы. Когда мы прощались, из дому вышла седая женщина со строгим лицом. «Мария! — крикнула она. — Нет у тебя другого дела, как болтать с бродягами?» Мария покраснела и, кивнув мне головой, убежала. Только пятки сверкали. Эта встреча, пожалуй, была единственным светлым пятном. А потом я вкалывал, как каторжник, в одной корчме от зари до зари.
— И ты ее больше не встречал?
— Встретил.
— Где? Ведь тогда вы случайно познакомились?
— Тогда я был бедняком. А теперь стал богаче всех.
— Где же ты снова ее увидел?
— Я вижу ее от Сутьески. Такая же. Только на год постарше.
Адела опустила голову. От волос ее пахло сосной. Солнечный луч, пробившись сквозь завесу облаков, тонкую и прерывистую, осветил окрестность. Мягкий южный ветер принес аромат цветов.
— Ты — женщина?
— Почему ты так думаешь?
— В
Она повернулась ко мне спиной, но не встала. У меня не хватало больше сил сказать ей еще что-то. Из нашей группы больше никого нет. И она тоже стала в некотором роде сиротой. Она захотела идти со мной. «Но, может быть, ты не первый», — подумал я, и печаль наполнила мое сердце.
— Слушай, нам надо объясниться.
— Берегись, — ответила она, искоса взглянув на меня. В ее взгляде появились насмешливые искорки.
— Я не понимаю тебя, — проговорил я. — Скажи, есть у тебя кто-нибудь? Почему бы не сказать, если у тебя где-то есть суженый?
— Ты меня учишь?
— Не глупи.
Я задыхался от злости на нее, обидные слова готовы были сорваться с языка, но я сдержался. Не знаю, была-ли она красива в эту минуту, но я не мог не смотреть на нее. Мне нравилось даже, как она сердится. Может быть, она только делает вид, что сердится?
— Лучше бы ты пошла с Минером. Он уравновешен и спокоен. А мне иногда хочется ударить и изуродовать тебя, — признался я.
Она не произнесла ни слова в ответ. Меня снова охватил гнев. Заметив это, она стала вести себя с подчеркнутой скромностью, словно бы не видя моего раздражения.
Зато я теперь со всей отчетливостью увидел ее хитрость. И это заставило меня задуматься над двумя обстоятельствами. Не кажется ли ей мой душевный пожар легкомысленным, школярским флиртом? И во-вторых (этот вопрос, что выстрел в воздух), каково, собственно, мое влияние на нее?
Когда мы шли все вместе, я ни разу не заговорил об Аделе с Минером. Он очень легко смущался, если речь заходила о женщинах. И сейчас меня грызло любопытство, что Минер говорил обо мне Аделе. Ведь она сама сказала, что многое узнала обо мне от Минера. А я в первый же день заметил, что Адела произвела на него сильное впечатление, хотя он никогда в моем присутствии не называл ее имени.
— Скажи, что ты и Минер говорили обо мне?
— Он хорошего о тебе мнения, — ответила Адела, глядя на меня, как всегда, спокойным, непроницаемым взглядом.
— А ты согласна с его мнением?
— Неважно, — отрезала она.
Вот такие, на первый взгляд незначительные, детали дали мне почувствовать, что Минер незримо и постоянно находится с нами. Его образ как бы витал в воздухе. И я теперь искренне раскаивался, что не рассказал ему тогда обо всем.
Адела смотрела в землю. И, вероятно, тоже думала о нем. Она сидела долго, молча и неподвижно, словно бы подтверждая мои сомнения. И когда я спросил что-то о Минере, она посмотрела мне прямо в глаза и резко оборвала:
— Есть ли у тебя право вспоминать о таком человеке?
«Нет», — ответил я себе. Я поступил плохо. И не потому, что заговорил о нем, сколько потому, что плохо подумал. Эти слова Аделы разрывали мне душу. Я замер на тропе, как от удара. Руки повисли как плети. Ноги будто вросли в землю…
X
Адела никогда не была откровенна со мной, а после этого разговора она словно еще больше стала бояться упасть в моих глазах. Иногда будто нечаянно она вдруг открывала свое сердце, но, спохватившись, сразу же старалась обратить все в шутку и намеренно придавала разговору легкомысленный характер.