Семь чудес и ключи времени
Шрифт:
Остаток ночи я провел в палате.
Не заснув ни на секунду.
Глава 17
Герман и Бёрт Вендерсы
– Это обсидиан, – объявил Касс, стоя в комнате Коллекции Вендерса под неярким из-за пыльного окна солнечным светом и вглядываясь в зазубренный осколок камня.
– А при чем тут спиртное? – спросил Марко.
– Обсидиан, а не абстинент [5] , придурок! – простонала Эли.
– О! О-о! О-о-о! – дошло до Марко.
5
Непьющий
Мне чудилось, что мое тело парит. Все вещи в Коллекции Вендерса каким-то непостижимым для меня образом казались живыми. В центре комнаты стоял стол из цельного дуба, на котором аккуратными рядами выстроились стеклянные коробки, полные артефактов. Закрытые панелями из темного дерева стены скрывались за шкафами, забитыми до такой степени, что створки едва выдерживали. Куда бы я ни повернулся, взгляд натыкался на какие-то кости, глиняные черепки, обрывки одежды, предметы искусства. Каждый словно взывал ко мне, нагружая мозг. В каждом хранилось собственное дежа-вю.
Сегодня я чувствовал себя куда лучше. Бегад уверял, что это результат процедур. Остальные, похоже, думали так же. Но недоверие не покидало меня. Да, Эли потеряла сознание, да, со мной тоже случилось нечто вроде приступа. Да, нас увезли за закрытые двери. Но вдруг мы бы пришли в себя и так? Вдруг целью всех этих «процедур» было лишь одно: чтобы мы хорошо себя вели?
И чтобы их россказни казались правдивее.
Я взял из рук Касса камень. Размером он был с ладонь и имел немного странную форму, словно его специально обработали каким-то инструментом. На нем можно было разобрать:
– Как грустно, – сказала Эли.
– Бред какой-то, – заметил Марко.
– Этот камень нашли вместе с Германом Вендерсом уже после его смерти, – пояснил Бегад. – Несколько дней о Вендерсе не было вестей, смерть его сына Бёрта подкосила его. Когда же Герман вернулся, он казался не в своем уме, все что-то бормотал себе под нос. Уверял, что видел сердце Атлантиды. Последователи очень хотели ему верить. Они приложили все возможные усилия, чтобы вернуть ему здоровье, а в процессе пытались в мягкой форме расспросить его. Но всякий раз он просто умолкал и начинал с отчаянием всматриваться в этот камень.
Я поднял глаза на портрет Германа и Бёрта Вендерсов, висящий над головой профессора Бегада. Аккуратная седая борода и приподнятые с помощью воска кончики усов подчеркивали хмурое выражение на лице отца. Строгий темный пиджак и напряженная поза: сидит прямо, будто аршин проглотил. Зато стоящий рядом сын так и светится внутренней энергией и лукавством, будто он умирает от желания рассказать фотографу какую-то шутку.
Будто он умирает от желания что-то мне рассказать.
Что?
Удивительно, как умелый фотограф может запечатлеть на снимке человека так, что тот кажется живым. Мне пришлось приложить усилие, чтобы отвести взгляд.
– Так что, кто-нибудь нашел то место, о котором говорил Вендерс? – спросил Марко.
Бегад покачал головой:
– Нет, к сожалению. Но мы верим,
– Мой сон… наш сон изменился, – сказал я. – Я вновь был там, во время разрушения Атлантиды. Но в этот раз рядом был мой брат. Он звал меня. Кто-нибудь из вас видел что-то подобное?
Касс, Эли и Марко помотали головами.
– Ты был Караи или Массаримом? – спросил Бегад, его глаза за стеклами очков смотрели очень внимательно. – Кем из них?
– Не знаю, – ответил я. – Я не помню.
– Тебе стоит начать записывать свои сны, – Бегад сделал глубокий вдох, его лоб рассекли морщины. – Что касается расщелины, мы не обнаружили на этом острове ничего похожего. Неизвестно, где находился эпицентр того геологического катаклизма, из-за чего остров оказался затоплен, те события могли серьезно изменить ландшафт. Мы боимся, что расщелина сейчас под водой. Кое-кто из последователей считает, что этот загадочный камень Вендерса является своего рода ключом. Но скорее всего все это были пустые фантазии сломленного горем отца.
Со вздохом я положил камень на дубовый стол.
Но стоило мне выпустить его, как я едва не подпрыгнул. Меня пронзило очень странное чувство. Словно током ударило.
«Смотри внимательнее!»
Я сглотнул. Понятия не имею, откуда в моей голове возникла эта мысль.
– Э-э, профессор Бегад, – неуверенно начал я, вновь кладя руку на камень, – можно я возьму его к себе в комнату? Изучу получше.
Он с любопытством посмотрел на меня.
– Конечно. Но имей в виду, тебе еще очень и очень долгое время придется мириться с моим постоянным присутствием рядом.
От этого замечания меня передернуло.
Сунув камень в карман, я отметил, что он теплый.
– Не нравится мне, как он говорит о Вендерсе, – сказал я в столовой, поднимая камень к огромной люстре, похожей на голову Медузы Горгоны.
– А мне не нравится, как он вообще говорит, – добавил Марко. – И что он имел в виду под постоянным присутствием рядом?
Мы вчетвером сидели за угловым столиком в столовой. Если верить Эли, здесь микрофоны, установленные в люстре, оказывались бесполезны. Тот огромный банкетный стол, накрытый в мою честь в первый вечер, оказался составлен из множества квадратных столиков, которые теперь вновь были рядами растравлены по залу. Многие были заняты, за ними сидели, склонившись над какими-то бумагами, ноутбуками, планшетами и другими устройствами, самые разные люди, все с головой погруженные в разговоры.
– Пустые фантазии сломленного горем отца, – повторил Касс, имитируя голос профессора Бегада. – Что он вообще знает о боли из-за утраты дорогого человека?
Эли пожала плечами:
– Может, и знает. Он достаточно пожил, чтобы успеть похоронить родителей, ну или хотя бы дедушек и бабушек.
– Да в нем сочувствия – как в дохлой селедке! – воскликнул Марко. – И мне все равно, пусть даже он это услышит!
Я все это время не отрываясь смотрел на слова, написанные на камне, их расположение не давало мне покоя.