Семь пятниц на неделе
Шрифт:
Странно, ни одной живой души в садике. Я один сижу на скамейке. И слева от меня громадная высотка зоны Б, вся в светящихся открытых окнах и веселых людских голосах.
Жадно закурил, с наслаждением сделал первую затяжку. Жить можно.
Пока что есть уверенность в завтрашнем дне, несмотря ни на что. И моя Ирен… надеюсь, что она до сих пор моя. После того страстного поцелуя…
Как же все-таки прелестно устроено в человеческой жизни: будущее неведомо и от того прекрасно, прошлое уже не вернешь, а настоящее – вот оно, сверкает в доступности! Используй каждый миг, хватай его, наслаждайся им, пока миг этот неспешно перетекает в прошлое…
Я курил, сидя на скамейке, вдыхая вкусный весенний
…Из многочисленных окон Главного здания доносились крики, смех, музыка. Там пили вино, закусывали конфетами и шоколадом, курили сигареты и веселились, как могли. Кто-то из жильцов тихо беседовал с соседом через разделяющее их маленькие балкончики пространство. Где-то в блоке включили светомузыку, этот пятачок стены постоянно помаргивал.
Кто их осудит за то, что они живут, как могут? Когда ты молод и полон сил, неужели ты будешь всерьез задумываться о вещах, которые могут и не случиться? Ты просто живешь. Какие еще цели ставить? Вот они и живут. Шумно, светло, с нехитрыми человеческими желаниями… А у меня здесь в садике – тишина.
Ну вот, началось… Из открытого окна поблизости заиграл по радио гимн Великой страны. Часть государственного спектакля для рядовых граждан. Значит, уже почти полночь.
Воздух вокруг покрылся тонкой, почти неуловимой рябью – такой же, как на моем этаже. Стало как-то не по ночному сумрачно и неуютно…
Словно на гигантской театральной площадке выключили свет – одним движением гигантского рубильника. Все окна сверкающей, глазеющей во тьму ночи сотнями глаз зоны Б погасли. Не раздалось больше ни одного звука – темнота мгновенно накинула на декорации плащ тишины. Все обитатели окон словно были готовы к этому. Я докурил сигарету и отбросил бычок далеко от себя. Он покатился, сверкая искрами, вскоре пропал во тьме.
В этой тьме и тишине кто-то не спеша прошествовал в корпус Г.
Гимн фальшивил. Не дожидаясь его окончания, я встал и направился к зданию корпуса Г – пора продолжать работать, да и связной мог появиться. Воздух по-прежнему рябил. Ежедневная театральная постановка для граждан Страны советов не производила никакого впечатления. Надоело. Приелось. Достало.
…пришедшая вдруг мысль заставила похолодеть. Даже споткнулся на ровном месте. Застыл…
Мысль… что, если я все же… потерял мою Ирен? Что, если тот поцелуй… был прощальным?..эта мысль была чудовищной. Страшной!
Да, это самое страшное, когда тебя бросают. Хотя, откуда я это знаю? Ведь все эти бросания и оставления еще впереди, до них уже недалеко. А до входа в корпус каких-то пятнадцать метров, но я все не мог сдвинуться с места. Страшное…
Нет, нет, погодите, пока я молод и силен, мне плевать на все самое страшное в этом мире, не так ли, долбанные и передолбанные инопланетные наши, заклятые друзья ино? Хотите, чтобы я был суперменом? Я буду суперменом. Скажите, и я последую за вами в сверхсветовые дали, за тысячи световых лет, если надо будет. Мне же любопытно, страсть как любопытно. Вы же, хоть и непонятные для нас, людей, существа, но умеете же перемещаться во Времени, а это, мать вашу, люди еще не скоро смогут сделать… если вообще смогут… и мне пока нечего терять в этой жизни, кроме моей сегодняшней любви. Но…
…ведь все дело в том, что эта любовь – почти все, что у меня есть на сегодня самого ценного. Эта любовь и – родители с сестренкой. Не слушать бы вас, инопланетных олухов. Думаю, это было бы к лучшему. А то, видишь ли,
…нет, ну не могла она меня так поцеловать на прощанье! Не могла! Не могла! После всего, что между нами было…
Корпус Г маячил передо мной серой унылой массой, старое сталинское творение, но… я все стоял и прислушивался к гулкому биению своего сердца. Было просто обидно, ведь мы столько пережили вместе за то короткое время нашей любви… и почему все должно заканчиваться?
Ведь, кажется, что все только недавно началось…
Будь все проклято… одним легким усилием я оторвался от земли и прыгнул, и оказался сразу возле стены корпуса, преодолев за мгновение те самые метры. В следующий же миг я легонечко ударил по стене корпуса кулаком. Посыпался град обломков, и в стене образовалась внушительная вмятина. Я еще ударил… уже со всей силы… бетонные перекрытия, не выдержав, со стоном полетели вниз, прямо на меня. Корпус на глазах начал оседать, пыль и обломки летели во все стороны. Все происходило, как в замедленной съемке… я убегал, тоже в замедлении. Но с невообразимой скоростью, потому что сработали инстинкты: время замедлилось, мышцы ускорились… чего бы я только ни сделал, чтобы остановить ее. Чего бы ни сотворил… но ничего не помогало.
Она уходила. Я терял ее. И не понимал – почему.
Мне впервые стало по-настоящему страшно от осознания этого. Я впервые понял, что в жизни ты встречаешь много людей, но лишь единицы среди них нужны тебе… как и ты им.
Входная дверь в корпус приоткрылась… Оглянувшись, нет ли кого поблизости, я обычной походкой пошел к ней. Пока я шел по открытому пространству коридора к пульту дежурных по корпусу, гимн доигрывал последние аккорды.
Что-то я на взводе. Успокойся.
…Евменовна сидела верхом на метле в джинсах и готова была взмыть вверх, в левой руке она держала вилку с жирной шпротиной, а правой наливала в стакан водку, и не только себе, а еще и какому-то лысому смуглому мужику, в костюме и при галстуке. Метла раскачивалась и заметно вибрировала. Увидев меня, бравая старушенция салютовала стаканом, выпила залихватски и закусила шпротиной. Нечто женского рода, ее сменщица, спало…
…позвольте представиться: комендант Розин. Ренат Розин. Профессор философии Али? Из Каира? Будем знакомы. Неужели прямо из Каира?
Но оказывается, не все так просто. У профессора Али здесь имеется даже любимый блок проживания – 905-й. И выясняется, что он учился и жил в нашей Великой стране в семидесятых годах. Учился на кафедре философии МГУ, а жил в корпусе Г, Главного здания, в 905-м блоке. Любопытно… однокашник из Египта… а я вот учусь на журфаке МГУ…
Профессор Али невозмутим. Тонкие усики, костюм, галстук, лысый загорелый череп. И вежливая улыбка. Знали, вороги, кого засылать. Жил он здесь. Учился он здесь. Что еще он здесь делал? Баб наших советских портил, наверняка… На Евменовну он почти ноль внимания. То ли не видит, то ли не хочет видеть.
А Евменовна внезапно вручает мне… челюсть изо рта. Когда я начинаю материться, орать единственное заклинание, которое знаю: «ты что, старая, аху-ела!», она приходит в себя, бормочет: «пардон, обозналась, ключи, вот, принесла, вот они…», и даже как-то смущенно растворяется в воздухе. Этот факт не остается незамеченным профессором – его бровь лезет вверх.
Ладно, веду профессора в блок 905: мимо малой кухни, по коридору налево… пришли. Ноги врозь! Руки за голову! Стоять… Ладно, ладно, расслабьтесь, профессор.