Семь смертных грехов. Книга первая. Изгнание
Шрифт:
— О, отец?! Поэтому и гибнет армия: генералы боятся решать. Они хотят советоваться. Вы — как все...
— Перестань паясничать! Я обязан посоветоваться с твоим отцом, наконец. Я стар, а речь идет о судьбах всей семьи — о Ксении, Викторе, о твоем отце, — повторил он.
При последних словах Вадима Николаевича Андрей побледнел, лицо его исказилось. Он забегал по комнате, делая странные движения раненой рукой и выкрикивая:
— У меня нет отца! Такие, как он!.. Он позорит нас! И меня! Меня!.. Всяк пальцем тычет!.. Этот революционерчик не отец мне! Не отец! Этот господинчик мерзок, мерзок! По сравнению с ним любой жид-комиссар — служитель
— Изволь замолчать! — стукнул по столу рукой Вадим Николаевич. Он встал во весь свой гигантский рост, спокойный, как памятник. — Я не желаю слушать.
— Прощайте... Прощай, сестра, — Андрей поцеловал ее в лоб, засмеялся почему-то и, щелкнув шпорами, торопливо вышел.
Со двора раздался его громкий голос и ругательства по адресу ординарца, затем цокот коней, пущенных чуть не с места в галоп, и все стихло.
— Человек дичает на войне, я знаю, — задумчиво сказал старый генерал. — Не станем его судить строго, Ксения. Был бы жив. Лишь бы все мы были живы...
Информация первая. ИЗ СЕВАСТОПОЛЯ В ЦЕНТР
«Ставка главнокомандующего в Феодосии.
Южнорусское правительство, прибывшее в Крым вместе с армией, во главе с председателем Совета министров Мельниковым, — в Севастополе. Заняли гостиницу Киста. Вид растерянный.
В Севастополе высажены: Дроздовская, Марковская, Корниловская дивизии. Шли мрачно, но с музыкой. В рядах и люди в штатском — офицеры хватают встречных, ведут в казармы: началась мобилизация, пополнение армии, расстроенной в Новороссийске. Крымский корпус перекрывает перешейки. Донцы сосредоточиваются в районе Евпатории. Керченский район обеспечивается сводным отрядом: Кубанская бригада, Алексеевская бригада. Корниловская юнкерская школа. Все части сведены в три корпуса. В кавалерии острая нехватка лошадей. Армия недовольна тылом, командирами.
Пост таврического губернатора никого не прельщает. Конфликт между правительством и военными неизбежен. Контрразведка свирепствует. Слащев вешает даже тех, кого освобождает военно-полевой суд, не хочет подчиняться гражданским властям. Упорно муссируются слухи об аресте им правительства. Реальна фигура диктатора.
Для разрядки обстановки Деникин по прямому проводу из Феодосии объявил, что увольняет всех министров. После новороссийской катастрофы Деникин в пустоте. Отдал приказ о созыве Военного совета для избрания нового главнокомандующего. Видимо, твердо решил и повсюду объявляет, что готов сложить обязанности главнокомандующего.
Врангель вызывается из Константинополя.
Наиболее вероятные преемники Деникина: Слащев, Кутепов, Врангель. Несмотря на неодобрение многими старшими начальниками открытых писем Врангеля Деникину, считаю его позицию наиболее прочной. Имеет сильную поддержку союзников и флота, опору в среде высшего духовенства.
Шиллинг окончательно дискредитирован Слащевым и Врангелем после эвакуации Одессы и серьезным конкурентом быть не может.
Драгомиров Абрам Михайлович — председатель Особого совещания. Крайний монархист, служака. Будет председательствовать на Военном совете. Самостоятельных решений принимать не любит, его влияние на старших армейских и морских начальников ничтожно.
Баязет».
Резолюция на информации:
«Рекомендуем «Баязету» сосредоточить основное внимание на Врангеле как наиболее вероятной фигуре, готовой заменить Деникина».
(обратно)
Глава вторая. ФЕОДОСИЯ. ГОСТИНИЦА «АСТОРИЯ». СТАВКА ДЕНИКИНА
Антон Иванович Деникин сидел в глубоком кресле, отвалясь на спинку и откинув крупную голову. Со стороны казалось, спит. Но он не спал — думал тяжело, настойчиво. Кожаная тугая спинка холодила затылок.
Деникину шел пятьдесят четвертый год. Всегда надеясь только на себя, он в душе считал себя везунчиком. Двадцать два года тянул его отец солдатскую лямку, прежде чем произвели его в офицеры. Антону Ивановичу все удавалось значительно быстрее. За плечами — Киевское пехотное училище, 2-я артбригада, Академия Генерального штаба, служба в Варшавском военном округе, японская война. В империалистическую он командовал 4-й дивизией, которую называли «железной», потом 16-м корпусом. Он был храбр, удачлив, имел много наград. Его считали молодым перспективным генералом. И даже поздняя женитьба была удачной: княгиня Горчакова, которую он любил, родила ему ребенка, и ребенок этот — не шутка! — был потомком Рюрика...
Он собрал в единый кулак белую гвардию и кинул ее на Москву. Он признал власть Колчака и издал особый приказ. Он сделал это для того, чтобы иметь преемственность власти и избежать упреков в самозванстве. Но он знал и верил: в Москве будет первым — раньше Колчака. А ведь победителей не судят. Да и кто посмел бы? И вот он в Феодосии — переживший гибель Ротова, эвакуацию Новороссийска, разгром Добровольческой армии. Когда, с чего это началось? Кто в этом виноват? С кого спрашивать? И кому спрашивать?..
Деникин выпрямился в кресле и упруго встал. От горла — механически — поправил бородку. Зашагал, твердо ставя короткие, крепкие ноги, от стола к дивану и обратно. Чуть рыжеватое лицо его было потухшим. Хотелось спать. За окнами гостиницы глухо шлепало море. Генерал-лейтенант Деникин устал. Безнадежно устал и, как это ему сейчас казалось, очень давно устал. Давно пришло охватившее его ныне безразличие. Но как давно? Вспомнить это представлялось задачей первостепенной, хотя у командующего всеми вооруженными силами Юга России были сегодня действительно жизненно важные задачи, от решения которых зависела судьба не только белого движения и не только вверившейся ему армии, но и его собственная судьба.
Уже серело окно и сумерки сгущались в номере, преобразованном в кабинет, — они словно загустевали вокруг массивных шкафов, массивного письменного стола, громадных остановившихся часов, за высокой спинкой кожаного дивана, — а Деникин все сидел в кресле, один, запретив пускать к себе кого бы то ни было, приказав выключить телефон, и думал, вспоминал, анализировал каждый свой день, каждый шаг с тех пор, как, сменив Корнилова, он стал главнокомандующим. И все казалось ему правильным. Его военные действия и военные приказы. В делах гражданских он разбирался плохо, искренне считал, что во время войны никаких гражданских дел не должно существовать, и передоверял их кому придется.