Семь стихий. Научно-фантастический роман
Шрифт:
— Не помню такой теплой осени, — сказал я, — в тайге намного прохладней. За Амуром скоро выпадет снег, а здесь!.. Праздник цветов. Как будто решением Совета отменили зиму!
— Жаль было бы. Я люблю снег и легкий мороз. И лыжи. И зимние костры.
Я подумал вдруг, что ее, наверное, так увлекает работа, что просто некогда оглянуться вокруг. А надо, чтобы оставались вехи на пути… Все-таки мы не на дистанции, которую нужно пробежать побыстрее и рвануть финишную ленточку.
— Брось однажды дела, дружище, — сказал я ей, — и давай-ка сюда!
Чувствуя одновременно усталость и бодрость от теплой воздушной волны, укрывшей город, море и сопки, принесшей
Наш эль поднялся. Мы летели над городом.
— А дельфины по-прежнему плавают себе на просторе и в ус не дуют, вдруг сказала она не без иронии. — А с нами поддерживают поверхностное знакомство и делают вид, что не понимают человеческой речи.
— Ну что ж, самая верная тактика для того, чтобы попасть в «Красную книгу», — улыбнулся я. — Неизвестно, выжили бы они вообще, заговори они, скажем, в семнадцатом веке. Или в девятнадцатом.
— Или в двадцатом, — добавила она, подумав. — А все же поймем ли мы их?
— Когда-нибудь — да! Но задача труднее, чем можно было предположить. Как будто бы человек удаляется все дальше от природы — и тем труднее ему поддерживать с ней связь на всех уровнях ее проявлений.
— Ну, положим… ты сам знаешь, что это не так.
— Как будто бы нет. К счастью для нас. Но многого уже не вернуть… И вот мы вышли в большой космос. Первые десятилетия… что дальше? Как будет там? Что за сверкающие шары уже летают там, над нами?
— Они тоже молчат.
Я рассказал ей о первой и второй встрече с женщиной в зеленом пальто. Когда это было?.. Я подумал и назвал год, даже месяц. Она рассеянно слушала.
— Что это было?
— Контакт, — ответил я. — Я часто вижу этот багряный лес. Как будто наяву. Там были черемухи и клены с такими красными листьями, что глазам больно. Мы были с товарищем. С тех пор я его не видел — разъехались. Иногда я спрашиваю себя: уж не сон ли это, не приснился ли мне лес у обочины? Если бы ты видела, какой это удивительный лес. Я и сейчас могу вспомнить каждое дерево…
Я поднял эль повыше, и машина оказалась в самом верхнем ряду, среди террапланов и лайнеров. Их было не так уж много в этот вечерний час, и за ними тянулись светлые шлейфы — заряженные частицы рекомбинировались, давая это мягкое неяркое свечение, которое было особенно заметно над окружавшими город сопками.
Вечерние улицы внизу походили на потоки. Они сливались, совсем как реки, уносились к мерцавшим огнями озерам-площадям, тянулись к приморскому бульвару. Чтобы передать эстафету синих, желтых и красных огней маякам и судам.
Я повел эль к югу. Внизу угадывались главные магистрали. Мне пришло на ум, что еще Леонардо да Винчи предложил проект многоярусного города. В его эскизных тетрадях возникали наброски странных дворцов — плод воображения великого художника и трезвого расчета талантливого архитектора. По крышам дворцов пролегали широкие дороги, другие дороги вели под арочные пролеты (уже на уровне земли). Они пересекались и расходились на все четыре стороны, обещая и путникам и экипажам немалую выгоду во времени. Ведь томительное ожидание на перекрестках не редкость во время оно. Я рассказывал:
— И все же многочисленные проекты градостроителей тех лет, да и более позднего времени удивительно плоски — в буквальном смысле слова, конечно. Кто-то придумал страну Плосковию — гладкий лист без третьего измерения, без высоты. Жилища плосковитов, ее обитателей, — квадраты с откидывающейся стороной — дверью. В такой дом можно попасть, минуя дверь, перешагнув
— О шири земной… — как эхо откликнулась Валентина.
МОЙ ДВОЙНИК
Иногда можно подумать, что в редакции руководят морским сражением. Появляются бородатые, точно викинги, ребята, демонстрируют морские реликвии вроде якорей испанских галеонов, бронзовых пушек с челнов Стеньки Разина (?), бортовых журналов первых подводных лодок заодно с перископами, древними компасами и гироскопами, брандспойтами, кусками обшивки и пеньковыми концами. Их сменяют франтоватые мореходы в кожаных куртках и сапогах. Некоторые приходят поговорить, другие требуют организации экспедиций.
За несколько лет работы мне пришлось детально разбираться в двадцати проектах полного преобразования океана. Среди них были довольно смелые (помнится, кто-то настаивал на полном осушении океана и конденсации всей влаги на околоземной орбите — так ее якобы удобнее распределять по всем материкам).
Народ у нас бывалый, привычный. Нас не удивить морской экзотикой. Даже письмо инопланетянки можно преподнести как событие вполне будничное, требующее делового обсуждения. Для начала я выбрал Андрюшу Никитина, мужественнейшего из коллег, но настоящего «непротивленца», не способного настоять решительно ни на одной правке чужой статьи (когда его друзья делают это за него, он только широко разводит руками). Но в тот день он был, видимо, не в духе, а может быть, именно с этого момента вдруг решил сменить характер. У меня почти ничего не получилось. Он забраковал идею ответного письма Аире, сказал, что ничего из этой затеи не выйдет.
— Что с тобой сегодня? — спросил я недоуменно.
— Уволь. В заговор с тобой не вступлю. Не могу. Вчера…
И он поведал мне печальную историю о своих редакторских злоключениях. Я успокоил его как мог и стал обдумывать положение.
Кого увлечь идеей переписки? Может быть, сразу к шефу? А если не повезет: угадывать настроение я не умею, а шеф — фигура сложная, даже противоречивая. Журналист без труда поймет меня: статья должна пройти так, как я ее напишу, творчество по очереди все испортит. Получится просто статья, а не ответ Аире.