Семьдесят неизвестных
Шрифт:
— Человек имеет всего только один рот и целых два уха. Тебе ясно почему?
— Мне ясно! — сказала Марина. — А вам?
Ковшов бросил на неё яростный взгляд и пошёл к себе, с силой захлопнув за собой дверь. В окнах общей комнаты тоненько звякнули стёкла.
Все молчали и смотрели на Марину так, будто она конченый человек. Сусик, выражая общее мнение, произнёс вполголоса:
— Каюк теперь тебе! Ковшов такого не потерпит.
Его слова подтвердились уже на следующий день.
Утром, только явившись
— Какая тебя вчера муха укусила? — спросил он. — Что ты мне на язык наступаешь?
— Извините меня, Степан Сергеевич, но нельзя же так обращаться с людьми.
Лицо Ковшова потемнело.
— Тебя в школе научили выговора старшим лепить?
— Меня учили всегда говорить правду, в том числе и старшим.
— Довольно! — Ковшов стукнул кулаком по столу и встал. — Я вижу, с тобой надо иначе… Вот что, хватит лодыря гонять. Чернила и бумажки многому тебя не научат. Пойдёшь шёлк грузить.
— Грузить? Но ведь вы говорили…
— Ты кем у нас числишься? — грубо перебил её Ковшов. — Разнорабочей, так?
Марина повернулась и вышла.
…Грузчики — трое молодых языкастых парней — встретили её язвительными шуточками. Но, надев фартук и брезентовые рукавицы, Марина вместе с парнями молча грузила шёлк в вагон, потом таскала в склады ящики и бочки. Постепенно шуточки прекратились: нет против насмешников оружия сильнее, чем равнодушие. А в работе Марина нисколько не уступала парням.
Мало-помалу отношения между грузчиками и Мариной наладились. Они полностью признали её своей. В свободные минуты, когда старший объявлял перекур и начинался, как они говорили, «малый трёп», Марина многое узнавала о заводских делах. Она поражалась: откуда им всё известно?
Не могла понять Марина и их отношения к Ковшову. Начальник отдела снабжения не раз обрушивался на грузчиков с криком и руганью. Другому они бы дали такой отпор, что в следующий раз тот долго бы думал: идти к грузчикам самому или послать кого-нибудь? А Ковшову всё сходило с рук.
Почему? Боятся? Что-то незаметно. Тогда уважают? За что?
Как-то Марина прямо спросила их об этом. Парни переглянулись.
— Ты же прежнего начальника снабжения не знала, — сказал один из них и презрительно сплюнул. — Вот того мы свободно посылали ко всем чертям. Хапуга! А Ковшов… Да разве сравнишь! Это человек! Ничего для себя! Всё для завода. Только заводом и дышит…
А ещё узнала Марина, что у Ковшова вся семья погибла в войну и живёт он один у чужих людей.
Когда кончали разгрузку поступивших вагонов, Марина уходила работать в отдел. Начальник ведь не освободил её от прежних обязанностей. По крайней мере, она так считала.
Ковшов, проходя через общую комнату, косился на Марину, но ничего не говорил. Лишь однажды буркнул на ходу:
—
— Нет, почему же? — вскинула на него Марина свои по-детски наивные глаза. — Просто там сейчас нет работы.
Иногда, когда скапливалось много бумаг, она приходила в отдел по вечерам. Ей даже нравилось работать в тихой пустой комнате. Днём сюда то и дело заявлялись посетители из кабинета Ковшова неслись громкие голоса. Всё это порядком мешало.
Марина с интересом присматривалась к Ковшову. Малограмотный человек, писавший с такими орфографическими ошибками, которых устыдился бы даже третьеклассник, он обладал удивительной памятью. Товаровед ещё роется в кипе своих бумаг, чтобы найти требуемые сведения, бухгалтер ещё только начинает подсчитывать на арифмометре нужные суммы, а из кабинета несётся:
— Что вы там копаетесь, как неживые? Я уже знаю.
Ковшов не делал никаких записей, всё держал в памяти: и сколько целлюлозы на складах, и сколько комплектов рабочей одежды выдали в прядильный цех, и сколько завтра поступит вагонов на разгрузочную площадку… Он знал буквально всё, вплоть до незначительных мелочей.
Ну, просто идеальный начальник снабжения… Одно только не нравилось Марине, и чем дальше, тем больше. Ковшов стремился всё делать сам. Работники отдела никакой самостоятельности не имели, выполняли лишь его указания. Даже начальники групп, ответственные за снабжение завода химикатами, металлами, спецодеждой и имевшие своих подчинённых, и те были такими же пешками, как другие снабженцы, ровным счётом ничего не решали. Всё один Ковшов, Ковшов, Ковшов… И люди постепенно разучались думать, теряли инициативу, становились механическими исполнителями чужой воли.
А может, ей только так кажется? Марина поговорила с Сусиком, со старым бухгалтером. Нет, они тоже всё это видят. Но молчат…
Марина решила: обязательно надо сказать обо всём Ковшову. Он умный, должен понять. Только вот не представлялось удобного случая. Начальник всё ещё смотрел на неё сердито и хмуро, что совсем не располагало к откровенному разговору.
В отдел снабжения пришли из крутильного цеха и попросили выписать электрических лампочек.
— Нет лампочек, — сказал Ковшов.
Марина удивилась: ведь есть лампочки. Неужели Ковшов забыл? Напомнить сейчас? Неудобно. Подумает, что она нарочно, ему в пику.
Когда посетитель ушёл, так ничего и не добившись, Марина сказала:
— Степан Сергеевич, а ведь вчера получили лампочки. Три тысячи с чем-то штук. Я сама сгружала.
Ковшов покосился на неё.
— Хорошо хоть, что при нём не ляпнула. Есть, три тысячи триста. Только их нет, поняла?
— Нет, не поняла, — стояла на своём Марина. — Люди в цеху без света работают, а мы как собака на сене.