Семейное дело
Шрифт:
— Разумеется, понимаю, все в порядке, — заверила Мириам и одарила дядюшку улыбкой, похожей на посыпанный цианидом марципан. — Да, конечно, я все отлично понимаю.
Мириам чрезвычайно вежливо отклонила приглашение герцога вместе перекусить и вернулась в свои комнаты, кипя от едва сдерживаемой ярости. Ее настроение не улучшило то открытие, что служанки уже уложили большую часть ее одежды в тяжелые дорожные сундуки.
— Черт возьми! — не удержалась она и пожаловалась зеркалу в ванной. — Ты будешь умницей, ведь правда, — едва слышно пробормотала она. — Покровитель
«Кровожадный сукин сын», — напомнил ей откуда-то изнутри негромкий, тонкий голосок. Герцог Энгбард вполне способен убивать, обмолвился Роланд. На память пришли неотвязно преследующие ее слова, когда-то сказанные Полетт: «Если отступишь, считай, ты у них в кармане; раз — и готово». А что, черт возьми, могло означать едкое замечание насчет вшей, выползающих из постельного белья? Мириам очень быстро опомнилась. «Мне нужен совет», — решила она. И тут ее поразила новая мысль… мысль одновременно злокозненная и до того восхитительная, что на ее губах заиграла улыбка. По-настоящему идеальная схема, именно такая, которая наверняка обеспечивала ей необходимое и в то же время отправляла герцогу совершенно определенное послание, если только удастся все осуществить до конца. Она выставила средний палец:
— Сядь и покрутись! — торжествующе прошептала она. Да, да, это сработает!
Мириам вновь вышла из ванной в комнаты, выпроводила прислугу, закрыла дверь и подняла трубку телефона.
— Соедините меня с графом Роландом, — произнесла она приказным тоном.
— Да, мэм, — подтвердил оператор. — Одну минуту.
— Роланд? — сказала она, внезапно теряя уверенность. «Роланд-мечтатель», назвал его дядя. Роланд, носитель разлагающего влияния, такой хороший, что не верилось. И она готова пройти через это? То, что она сняла телефонную трубку, само по себе заставило ее, хотя и очень неотчетливо, устыдиться. И еще ее охватила дрожь тайного предчувствия.
— Мириам! Чем могу помочь?
— Послушай, — сказала она, облизнув внезапно пересохшую нижнюю губу. — По поводу вчерашнего. Ты… кажется… приглашал меня на обед? Приглашение еще в силе?
— Ты виделась со стариком? — спросил он.
— Да. — Она ждала.
— Н-ну да, приглашение остается в силе. А ты хотела бы зайти?
— При условии, что мы будем вдвоем, только ты и я. Никаких слуг, никакой компании, никого.
— О! — В его голосе звучало удивление. — Мириам, ты представляешь, с какой скоростью слух об этом распространится? Этот «дворец» вновь переполнен прислугой! Ты понимаешь, что такого просто нельзя допустить? Только не при слугах.
— Речь совсем о другом: мне нужен доверительный совет, — сказала она. И продолжила, понизив голос: — Они же знают, что я больше тридцати лет провела на другой стороне. Могу я урвать пару часов наедине с тобой, без какой бы то ни было слежки?
— Гм-м. — Он помолчал. — Только при условии, что сумеешь стать невидимой. Послушай, я живу в номере этажом выше во втором по счету. Я попрошу приготовить обед к шести, а затем отошлю всех слуг. Однако будет еще лучше, если никто не увидит тебя. Иначе твои враги получат хороший повод к пересудам… и к словесным нападкам.
— Я подумаю, — пообещала она. — Обеспечь вино и переоденься к обеду. Я обязательно составлю тебе компанию.
Часть 3
Цветы в оранжерее
Месть
Небольшой городок Свалберг раскинулся в устье Фолл-ривер, у самого побережья, в одном дне езды к югу от Форт-Лофстрома. Под «присмотром» разрушенной, но по-прежнему огромной каменной крепости, построенной в римском стиле, занесенном сюда, в эти западные земли, теми, кто уцелел в войне романских готов с тюркскими завоевателями Константинополя, и теперь служившей защитой от нападений с моря, Свалберг стал родным домом для процветавшей здесь общины рыбаков, а залив широко использовали торговцы всего побережья.
Нельзя сказать, что в столь суровое время года в заливе отбою не было от купцов. Последние из них пробились к берегу из угодивших в ледяную ловушку северных поселений, да, возможно, какой-нибудь запоздалый корабль, бросая вызов зимнему ненастью Северной Атлантики, совершил теперь уже последний бросок от Ледяных островов к широтам западной цивилизации… но зима уже начинала чувствительно «покусывать» все вокруг, и лишь дураки или истинные удальцы отважились бы поспорить с полярными штормами на исходе года.
Всадник подогнал усталую лошадь к портовому трактиру, из последних сил сполз с седла и постучал в дверь. Прошла целая минута, прежде чем хозяин приоткрыл «глазок».
— Чего надо? — грубо спросил он.
— Пожрать, пива и конюшню. — Всадник поднял вверх, так, чтобы хозяин мог видеть, монету. — Или ты уже погрузился в зимнюю спячку, точно медведь, растолстев от лососей с тех пор, как я был здесь последний раз, Эндрю?
— Ах, входите же, входите. — Эндрю, хозяин трактира, отодвинул засов на тяжелой двери и крикнул через плечо: — Маркус! Маркус! Ну где этот малый? — Леденящий порыв заставил его вздрогнуть. — Ужасный холод снаружи. Надеюсь, на этот раз вы останетесь надолго, сэр?
Откуда-то, видимо из кухни, торопливо появился худой мальчик.
— Ма сказала, я должен… — начал он.
— Лошадь, — сказал Эндрю. — Стойло. Чистка. Овес. Ты знаешь, что делать.
— Да, хозяин. — Мальчик отвесил учтивый полупоклон, подождал, пока всадник отвяжет одну из седельных сумок, и только после этого повел мерина в поводу куда-то в сторону от трактира.
— Этот бездельник предпочел бы оставаться в тепле, — заметил Эндрю, потряхивая головой и бросая взгляды вдоль улицы в тщетной надежде на очередного проезжего клиента, но уже наступили сумерки, и все мало-мальски разумные люди старались поскорее оказаться в постели. Он отошел в сторону, впуская постояльца, и захлопнул дверь. — Что угодно в первую очередь, сэр?
— Все, что у вас есть. — Всадник оскалил зубы в улыбке, которую наполовину скрывал плотный шарф. — Сегодня ночью, а возможно, завтра, я ожидаю гостя. Если у тебя есть отдельная комната и набитая табаком трубка, оставь их за мной.
— Чувствуйте себя как дома, сэр, а я немедленно все устрою. — Трактирщик засуетился, выкрикивая: — Райя! Райя! Подойдет ли поминальная комната для такого важного господина?
Полупустой трактир словно вымер — час был поздний, а на дворе зима. В одном углу, тихо похрапывая, лежал пьяный матрос, а у края стола всем известный «книжник»-переписчик что-то бормотал над кружкой глинтвейна и целым набором свежих гусиных перьев, обрезая и подвязывая их и готовясь таким образом к очередной трудовой неделе. Картина была, несомненно, далеко не радостная. Правда, она вполне устраивала всадника: чем меньше народу видело его здесь, тем лучше.