Семейные обстоятельства (сборник)
Шрифт:
Толик пожал плечами, бросил рюкзак, помылся не торопясь, поглядывая на радостную маму.
Если бы она не веселилась так, нужно было рассказать ей про отца, рассказать, что он не вернется, но, похоже, мама совсем и не думала о старом. Все уже кончилось для нее. Кончилось благополучно, и что тут теперь говорить без толку?
Пока Толик ел, мама куда-то засобиралась, улыбаясь и приговаривая, как она удивлена, что он вернулся раньше срока.
Толик насторожился, слушая ее болтовню, а мама, покрутившись перед зеркалом, сказала:
— Я
— Куда ты? — спросил строго Толик, но мама, словно и не услышала, каким он тоном это говорил.
— Так, — сказала она, — по делам. Часа через два вернусь.
Дверь за ней хлопнула. Толик сидел мгновенье с ложкой, протянутой ко рту, потом бросил ее и встал из-за стола.
— Куда ты, внучок? — запричитала бабка. — Ты-то хошь не оставляй меня, старую…
Толик взглянул с презрением на старуху и выскочил во двор.
Он бежал по улице, лихорадочно придумывая самые злые, самые тяжелые слова, которые он скажет маме. Кулаки сжимались сами собой, дыхание сбивалось, ноги наливались свинцовой тяжестью.
Впереди показалась мама. Она шла легкой, девчоночьей походкой, помахивала сумочкой, поглядывала по сторонам, улыбалась еще, наверное, широко раскрытыми прозрачными глазами.
Возле табачного киоска мама неожиданно остановилась. Сердце у Толика заколотилось еще сильней — он увидел, как в маминых руках блеснула целлофановая обертка сигарет. «Ну все! — в отчаянии подумал он. — Сама она не курит, значит — ему? Ему!..» Теперь уже все ясно. Теперь уже ничего невозможно скрыть!
Мама шла на свидание легкомысленной летучей походкой, и Толик вдруг подумал: а что сказал бы отец, увидев это? Что бы подумал он? Что сделал?
Наверное, подошел бы к маме твердым шагом и ударил ее по щеке. При всех! Толик задумался. Но почему — ударил? Какое он имеет к ней отношение? Ведь это он виноват теперь перед мамой, а она — она, может быть, делает это все нарочно. Чтобы отец понял: он ей вовсе не нужен и не собирается она всю жизнь лить из-за него слезы.
Толик замедлил шаг.
Может, плюнуть на все это, к черту? Если мать и отец махнули рукой друг на друга, то что может сделать он? Какой-то мальчишка? Будь что будет, в конце концов. Это их дело, как им жить. Пусть сами решают…
Ну а он? Как же он, Толик? Злость волной захлестнула его. Может, снова как было? Решают все взрослые, а ты молчаливая пешка. Тебе только объявляют о том, что решили они.
Мама выйдет замуж, а потом объявит ему?
Но почему, почему дети не должны думать о том, что считается взрослым?
А если это взрослое касается их, может быть, даже больше, чем самих взрослых? Почему взрослые забывают про детей, когда решают свои дела? Почему дети должны быть всегда свидетелями?
Задумавшись, Толик потерял маму из виду, а когда снова увидел ее, она была далеко впереди и стояла с каким-то мужчиной. Кончики пальцев враз превратились в ледышки: мама взяла мужчину под руку, и они отправились к стеклянному кубику. Туда,
Нет, мамина измена была не простой, а умышленной. Она шла туда специально, чтобы самой себе доказать, как плюет на то, что было.
Сейчас, сейчас он подойдет и скажет все, что надо! Вот сейчас, через минуту.
Мама и мужчина сидели на том самом месте, где были они в прошлый раз. Мужчина сидел спиной, мама — боком к Толику. Он подошел к ним. Все расплывалось в мутном тумане.
— Это подлость, — сказал он хриплым голосом, глядя на маму, и повторил: — Это подлость!
Мужчина быстро повернулся к Толику, но он не обратил на него внимания. Ему было все равно, какой у мамы мужчина.
Мама посмотрела растерянно на Толика, но эта растерянность отражалась в ее глазах только мгновенье. Она опять засмеялась и сказала:
— Ну и хорошо!. И хорошо, что ты пришел. Мы сейчас обрадуем тебя.
«Обрадуют! — мелькнуло мимолетно. — Известно, как обрадуют…»
Толик медленно, словно опасаясь, перевел взгляд на мужчину — и вздрогнул всем телом. На лбу выступила испарина.
В новом костюме перед ним сидел отец.
Ноги у Толика подкосились, он сел и, облокотившись на стол, уронил голову. Кровь гулко ухала в висках, во рту было сухо и горько.
— Шампанского, — послышался далекий голос отца, и над ухом Толика что-то забулькало.
Он поднял голову. Три бокала стояли на столе, два полных, в третьем было налито на донышке.
— Ну, сынок, — радостно сказала мама, — выпей с нами! — Лицо ее горело прямо как румяное яблоко. — Выпей, выпей, — кивнула она. — сегодня можно! Сегодня мы с папой… — она замялась, подбирая слово, счастливо взглянула на отца. — Сегодня мы помирились…
Толик деловито кивнул, хлебнул шампанское, ощутив во рту освежающую колючесть, и только тут понял, что сказала мама.
Помирились? Как помирились?.. Только вчера в лесу он слышал, как отец сказал Темке, что остается. Что никуда не уходит от них, а сейчас мама говорит — они помирились.
— Как помирились? — не понимая, спросил Толик и взглянул на отца.
Тот улыбался как ни в чем не бывало и кивал головой.
— Нет, — сказал Толик. — Неправда.
Мама рассмеялась звонким смехом.
— Он не верит! — воскликнула она. — Не может поверить!
— Могу, — равнодушно возразил Толик, — но это неправда.
— Правда, правда, — подтвердил отец. — Помнишь, мы сидели тут тогда? — Толик кивнул. — И я говорил маме, что жить так нельзя, что мы должны уехать. — Толик кивнул снова. — Ну вот, мама согласилась. Мы уезжаем в другой город. Я буду работать инженером на новом заводе.
Как просто все получилось, ах как просто! Сначала не соглашалась, а теперь согласилась — вот и все. Делов-то!
— Нет, — упрямо сказал Толик. — Это неправда.
Отец насторожился.
— Ведь ты, — сказал Толик, — ведь ты сказал вчера Темке, что остаешься у них.