Семьи.net (сборник)
Шрифт:
Антон Сергеевич сдержал шаг и в кураторскую вошел степенно. Уселся за терминал, стал просматривать последние директивы воспитательной системы «Марс-26».
В двадцать один пятьдесят по местному времени в гигантском спальном отсеке гам, шум и муравьиное копошение. Спальные ячейки в четыре яруса, рядами, как почтовые ящики многоквартирного дома.
Кто-то стегнул Миклуху полотенцем между лопаток, он оглянулся… Толкучка у входа в душевые, мелюзга, второй или третий уровень. Что с них взять, с малявок?
— Четыре-двенадцать, —
Миклуха крутнулся на месте. Йорик? Да нет, не похоже.
Юра Чернов о чем-то болтал с Манохиной, та смеялась. Но не показалось же, кто-то назвал номер! Четыре-двенадцать.
Миклуха отыскал в четвертом ярусе ячейку — люк нараспашку. Не розыгрыш ли? С вошек станется устроить хомячку посвящение в космодесантники. Плюнуть, залезть в свою? Но Макс говорил…
Максим Кравченко, лидер ашек, как и обещал, после обеда в столовском переходе оказался рядом. Двумя словами не ограничился, бросил: «Спать ляжешь в чужую ячейку. Номер скажут без десяти десять». Миклуха, конечно, спросил: «Зачем?» Ответа не получил. Лидер ашек отстал вдруг и напустился на Тасю Углову, чего та опять завалила истот. История Отечества — та еще нудота, слушать Миклуха не стал, видно было, что ашка нарочно это устроил, чтобы хомячок не приставал с дурацкими вопросами. А вопрос-то не дурацкий. Вдруг это подстава? Но Макс тогда в коридоре, когда увидел на шее ключ, назвал кличку. Откуда узнал?
Позади кто-то запел дурным голосом: «Спят задолбанные в дупель хомячки!» — Миклуху схватили под локоть, потащили к ячейкам. Смирницкий? «Спят в ячейках раздолбаи и сачки! Траля-ля-ля-ля!» — орал Дым, толкая к лестнице. Миклуха не сопротивлялся — куда там, вырвешься от такого кабана. «Даже Няшка спать ложится, чтобы ночью нам присниться! В ящик залезай!»
Миклуха у лесенки уперся, но Дым прошипел в ухо: «Лезь, дурак, пофиксят», — а когда хомячок-новичок, неловко цепляясь, полез на четвертый ярус, Смирницкий отскочил в сторону и заорал на подвернувшуюся белобрысую малявку: «Ба-а-аю! Бай!»
«Если что, скажу: ошибся номером», — решил Миклуха и, взобравшись на узкую площадку перед распахнутой дверцей ячейки, на четвереньках заполз внутрь. В изголовье зажегся плафон, осветив кремовые стеганки на стенах, туго натянутую на мат одноразовую простыню, решетки воздуховодов, сдвижную дверь шкафчика для одежды. Прежде всего, нужно было закрыть дверь. Чмокнул магнитный замок, из зарешеченных зевов дохнуло теплом. Раздеваться неудобно, но можно привыкнуть. Ко всему можно привыкнуть, кроме… Миклуха вытащил ключ, подержал на ладони, потом сунул обратно — снимать, разумеется, не стал. Смятую комом одежду и кроссовки сунул в шкаф. Если дед Марчелло не соврал, утром в ящике будет выглаженный комбинезон и чистые кроссовки. Ничего своего. Муравейник. Еще Марчелло сказал: «Утром может с непривычки мутить, но зато выспишься».
Выспишься в таком гробу, как же.
— Я здесь не засну! — заявил Миклуха.
Возразить было некому. Мертвая тишина. От соседей справа, слева и снизу — ни звука. Снаружи — ни звука. Вот это изоляция!
— Или они все спят? Сколько я здесь уже торчу?
Часов нет,
— Потому вошки такие идиоты, что каждую ночь…
Свет погас, легче от этого не стало, даже наоборот. Миклуха протянул руку — пощупать, на месте ли потолок. Пальцы дрожали. Само собой, потолок был на месте. Миклуха сглотнул слюну, подышал, чтобы успокоиться и сказал:
— Устал как бобик.
Оно и понятно — ночь без сна в подвале вокзала, потом беготня, «Пустельга», полицаи, два часа тряски в «корзинке для фруктов», интернат.
— Должен бы валяться в отключке, — буркнул Миклуха. — Сна ни в одном глазу.
Какой-то шорох слева. Кажется? Нет.
— Здесь что, мыши?
Живности Миклуха боялся. В приюте, откуда сбежал неделю назад, в подвале шарились здоровенные пацюки.
— Кш-ш! — зашипел он, прижимаясь к левой стенке, и захлопал по матрасу ладонью.
— Не пыли, Шатун, — пробубнил кто-то справа, так, будто у него на голове картонная коробка.
Шатун выдохнул: «Фу-уф. Человек», — и спросил:
— Ты кто?
— Называй меня Мэд.
— Как?
— По буквам: Михаил, Эдуард, Дмитрий. Мы хотели с тобой поговорить.
— Кто это — мы?
— Вошки. Имен не спрашивай. Говорить можешь спокойно.
Миклуха собрался с мыслями. А если подстава? Но зачем? Если он знает только кличку…
— Что вы обо мне знаете? — спросил он.
— Проверяешь? Ты Шатун. Это раз. Месяц назад ты был на пересылке в Ебурге. Сбежал. Это два. Неделю назад тебя видели в Чусовском лишайнике. Это три.
— Хватит, — перебил Миклуха. — Откуда вы знаете? Сеть?
— Нет. Через Сеть нельзя, ее смотрит Марсик. Вошкопочта. Больше пока не скажу.
— Зачем вам этот финт с ячейкой? Только чтобы поговорить?
— Карусель? Нам ни к чему, для тебя сделали. Ну и поговорить без лишних ушей. Вошки хотят знать, чего тебя носит с места на место. Нужна ли помощь? Чем можешь помочь нам?
— Для начала убеди меня, что мне нужна была карусель, — сказал Шатун, удобно растянувшись на мате и подложив руки под голову. — Потом посмотрим.
Мэд фыркнул: «Убеди! Делать мне больше нечего», — потом все-таки рассказал. Оказывается, в стенах каждой ячейки — излучатели. Обыкновенно они используются только для того, чтобы детки лучше спали, но всех новичков «Марс-26» подвергает оздоровительной процедуре, которую Мэд назвал вошебойкой. После нее новичок просыпается утром беспамятным. Не то чтобы совсем, частично. Как и что вычищает вошебойка, Мэд не знал. Сказал:
— Но папу с мамой забудешь, как я, к примеру.
«Дед Марчелло говорил, утром может подташнивать с непривычки. Из-за вошебойки? Слишком Мэд спокойно об этом. Пофигист?»
— И тебе теперь папа и мама пофиг? — спросил Шатун.
— Да. Вот это меня и бесит.
Шатун нашарил на груди ключ, сжал в кулаке, думая: «Жуть. Папа… Нет, не сходится у него. Откуда же?..»
— Откуда же ты тогда знаешь о вошебойке, если всех вас — того. Чистят.
— Не всех. Но это потом. Теперь твоя очередь.