Семнадцать каменных ангелов

Коэн Стюарт Арчер

Обо всем этом экс-министр рассказал Уотербери и посоветовал просто смотреть и слушать и ни в коем случае не затрагивать бизнес дона Карло. А главное, ни под каким видом не сделать чего-нибудь, чтобы его приняли за журналиста.

Особняк занимает чуть ли не целый городской квартал, высокая кирпичная стена охраняет покой нижних этажей. Охранник опрашивает посетителя через электронное устройство в калитке и потом молча сопровождает в небольшой каменный домик охраны у главного подъезда. Сам особняк напоминает здание, которое он видел в документальном фильме о Наполеоне, – массивное сооружение из красивого бежевого камня под черной сланцевой черепицей.

Уотербери

нервничает. По дороге от станции метро он попал под неожиданный проливной дождь, и сзади по шее стекают капли воды. Нужно бы отложить интервью, но он знает, что другого такого случая не представится. Сердце бедного Уотербери стучит, когда он входит в помещение охраны.

В комнате два человека с радиотелефонами и парой автоматических винтовок в углу. Оба в темных очках, один из них идет ему навстречу. Он приблизительно тех же лет, что и Уотербери, но со всей очевидностью можно сказать, что жизненный путь у него был совершенно иной. Это человек, не привыкший философствовать, у него холодное лицо, на котором никогда не отражалось сомнение. Уотербери этого не знает, но перед ним Абель Сантамарина, руководитель «Мовиль-Сегура», одного из нескольких частных охранных предприятий сеньора Пелегрини. В восемьдесят четвертом году Сантамарину судили за двенадцать эпизодов пыток и внесудебных казней в Бэнфилд-Пите, секретной тюрьме федеральной полиции, снискавшей печальную известность во время войны с подрывными элементами. В восемьдесят пятом году он был амнистирован и теперь обеспечивает личную охрану дона Карло и его многочисленных предприятий.

Фортунато поинтересовался:

– Как он выглядит, этот Сантамарина?

– Оказывается, Уотербери потом описал его очень подробно. Это был человек с бычьей шеей, очень широкими плечами и грудной клеткой, короткими бесцветными волосами и глазами неприятного смешанного цвета, карего с зеленым, так что, когда смотришь в них, трудно понять, карие они или зеленые.

Фортунато подумал о человеке, с которым вместе с Шефом встречался несколько недель назад.

– Очень хорошее описание, – заметил Фортунато. – Очень художественное.

– Так вот, этот человек заглядывает в свою папочку и с неприязнью в голосе произносит: «Роберт Уотербери, журналист».

«Я не журналист, – поправляет его Уотербери. – Я романист».

Охранник не обращает внимания на его слова: «Журналист. У вас есть какие-нибудь записывающие устройства?»

«Нет».

«Радиоаппараты? Мобильный телефон?»

«Нет».

Сантамарина смотрит ему прямо в глаза, как будто может прочитать крутящиеся в мозгу Уотербери мысли. То, что он прочитал там, показалось ему недостаточным. «Поднимите руки».

Уотербери подчиняется, и Сантамарина начинает ощупывать его ребра. В это время в помещение входит третий человек с доберманом на цепи. Уотербери посмотрел собаке в глаза, собака зарычала, и Уотербери невольно сделал маленький, но очень опасный шаг назад. Он натыкается на стол, ему в спину впивается наколка для бумаг. Он вскрикивает и отшатывается на Сантамарину, который в этот момент проводит по его ногам металлоискателем. Все происходит в одно и то же время – Уотербери вскрикивает, Сантамарина матюгается, собака прыгает на Уотербери и вцепляется зубами ему в запястье.

В пять секунд охранник оттаскивает собаку, но на порванном рукаве писателя расплывается пятно крови. «Что с тобой, loco? – издевательским тоном произносит Сантамарина. – Что с тобой?»

Кровь капает на пиджак Уотербери, на глаза набегают

слезы. Сантамарина уничтожающе смотрит на него и подает свой носовой платок. По-видимому, он вспоминает, что Уотербери гость. «Поосторожней, – без намека на извинение говорит он. – У нас тут, знаешь ли, бывают всякие. Очень многим хотелось бы навредить сеньору Пелегрини. – Он отряхивает плечи писателя и хлопает его по спине. – Идите, босс. Платок можете оставить у себя».

Другой охранник молча сопровождает его до бокового входа. За изящными коваными цветами чугунной решетки поблескивают стеклянные двери. Дверная ручка в виде завитка меди. От дверей внутрь дома через фойе стелется толстый каштановый ковер. Половина пятого дня, на улице небо затянуто тучами, занавеси полузадернуты, полумрак большой комнаты рассеивается светом люстр и напоминающих лилии торшеров в стиле ар-нуво. Дворецкий в белом смокинге замечает окровавленный платок Уотербери: «Сеньор Уотербери, что случилось? Могу я вам помочь? Возможно, полотенце?»

Уотербери смотрит на себя в зеркале: слипшиеся мокрые волосы, порванный пиджак, – самый настоящий самозванец и никчемность. Он борется с желанием повернуться и уйти. «Благодарю вас, полотенце и расческу. Я подожду здесь».

Через несколько минут он приходит в себя, кровь больше не течет. Дворецкий ведет его через пространство, выложенное в шахматном порядке мраморными плитками, мимо главного входа с исполинскими двойными дверями, мимо мраморной винтовой лестницы наверх, во внутренние помещения дома. Над головой у него фреска с изображением неба в окружении розоватых облаков, по небу в колеснице солнца несется Феб. Мебель эпохи двадцатых-тридцатых годов безукоризненно обтянута богатой парчой с цветочным узором и блестит полосатым шелком, словно терпеливо поджидая появления Карлоса Гарделя с его оркестром в черных смокингах. Со стены улыбается беспечный юноша-крестьянин, на протяжении вот уже нескольких веков наслаждающийся голландским полуденным светом. Они минуют эту большую комнату и входят в комнату поменьше, по-видимому курительную, в ней стоят кожаные кресла, на стенах картины со скаковыми лошадьми и охотничьими собаками. Дворецкий стучит в дверь, которая находится в самом дальнем конце комнаты, открывает ее, объявляя: «К вам сеньор Уотербери, дон Карло».

Уотербери видит через плечо дворецкого столовую с золоченой лепниной и великолепной, сверкающей каждой подвеской люстрой. Дворецкий уступает ему дорогу. И Уотербери видит сидящих за длинным полированным столом мужчину и женщину. Мужчина одет в синюю трикотажную рубашку, идеально оттеняющую его пышную серебристую шевелюру, женщина в белой шелковой блузке с золотой брошью прибавляет обстановке оттенок официальности. Уотербери почему-то даже показалось, что она оделась специально к его приходу. Уотербери дает ей лет далеко за сорок, у нее гладко собранные в пучок, крашенные в бессмертный каштановый цвет волосы. Лицо приятное, кажется, она немного нервничает, может быть напряжена. Это, должно быть, Тереза Кастекс де Пелегрини.

Мужчина с улыбкой встает, протягивает руку. Его проницательные голубые глаза тут же устанавливают контакт с Уотербери, тот сразу чувствует благоговение перед магнатом. «Я Карло Пелегрини, – приветливо произносит он, – очень рад. Познакомьтесь, моя жена, Тереза Кастекс. – И тут же дружеский тон сменяется озабоченностью. – У вас кровь на руке! Что случилось?»

Писатель вспоминает, как дон Карло ненавидит журналистов, и решает, что лучше не жаловаться: «Собака занервничала. Ничего страшного».