Семнадцатилетние
Шрифт:
— Ну хоть режь меня на кусочки — не знаю!
— Смотри! — пригрозила Катя. — Ты за нее больше всех отвечаешь. Мы будем с тебя спрашивать.
— Это еще почему?
— А потому, что вы подруги. Друг должен отвечать за своего друга, если он, конечно, настоящий друг. Имей это в виду!
В конце большой перемены Катя спохватилась и отправилась в учительскую. Она не случайно была правой рукой Василия Васильевича. Катя любила химию и решила посвятить этой профессии всю свою жизнь. Увидев свою ассистентку, учитель приветливо улыбнулся.
— Василий Васильевич, я хотела... — Она оглянулась по сторонам
— А что с ней такое? — встревожился учитель. — Пускай идет домой.
— Нет. Она ничего... температура нормальная...
— Хорошо, хорошо!
Катя чувствовала, что надо принимать еще какие-то меры, и хотела посоветоваться с Константином Семеновичем, но сначала следовало узнать, что же все-таки случилось с Алексеевой. В таком состоянии она никогда не видела Аню.
На уроке химии Надя сидела за одним столом с Аней. Разговор с Катей взволновал впечатлительную Надю, и она надеялась, что Аня не выдержит и расскажет ей о своем горе на уроке. Но напрасно. Аня сидела словно каменная, не обращала внимания на подругу, и взгляд ее застыл на одной точке. Надя попыталась вызвать ее на разговор и робко шепнула:
— Анечка. У тебя ничего не болит?
— Замолчи! — процедила та сквозь зубы.
Сложное и мучительное чувство переживала Аня Алексеева.
Она давно заметила, что с некоторого времени мать стала уделять своей внешности значительно больше внимания, чем обычно. Последние дни она не жаловалась на усталость, была веселой и доброй, как никогда. Был момент, когда Аню встревожила эта перемена, но она быстро успокоилась. Перемена была к лучшему, а не к худшему.
Михаил Сергеевич работал на одном заводе с матерью и, кажется, даже в одном цехе. Первый раз, когда он пришел к ним в гости, Аня отнеслась к нему с большой симпатией. Инженер сразу понравился ей веселым, беспечным характером, сочным голосом, прямотой и резкостью своих суждений. Она с удовольствием проводила вечера в компании его и матери. Михаил Сергеевич начал учить ее играть в шахматы.
— Нет, вы посмотрите, что делает этот коварный ребенок! — говорил он после какого-нибудь удачного хода девушки. — Это значит, она подбирается к моему ферзю! Это значит, она готовит вилку. Любопытная Картина... Анализ, анализ! Что нам показывает анализ? Если я пойду пешкой, она делает прыжок конягой, объявляет шах... и что же? Э-э-э... нет! Этот фокус у вас не пройдет, Анечка...
С ним было приятно, весело, и никакие подозрения относительно него Ане не приходили в голову. Она была наивна и не могла допустить даже на минутку такую кощунственную мысль, как «измена отцу». Кроме того, она жила интересами школы и была далека от, вечно занятой матери.
Вчера, вернувшись домой, Аня застала мать. Она ужинала после работы вместе с Михаилом Сергеевичем.
— Вот и противник мой на горизонте появился! — приветливо сказал инженер. — Поджидаю с нетерпением... Развернем генеральное сражение?
— Развернем!
— Неужели тебе нравятся шахматы, Аня? — спросила мать.
— Конечно, нравятся.
Наскоро перекусив, девушка принесла шахматы, и они начали партию. Сражение разворачивалось очень интересно. Михаил Сергеевич прозевал
— Анализ, анализ... — постоянно повторял он. — Вон что задумала эта хитроумница. — И вдруг, обращаясь к матери, он сказал: — Ты только посмотри, Оля, что она замыслила...
«Оля» вместо обычного «Ольга Николаевна» и переход на «ты» подействовали на девушку так, словно с потолка на нее свалилась люстра. Потрясенная догадкой, она с ужасом посмотрела на своего партнера и, ни слова не говоря, встала и ушла в свою комнату. Долго, бесконечно долго сидела она не шевелясь, ничего не видя и не слыша.
Вот он, отец, в офицерской шинели, смотрит на нее с последнего портрета, который послал незадолго до своей гибели. «Горячо любимой доченьке от папы». Вскоре после этого пришло извещение. «Погиб славной смертью героя»...
Аня любила отца до самозабвения. Все самое светлое, самое дорогое и самое нежное было связано с ним. Она не могла примириться с его смертью. До сих пор в ее воображении отец жил, улыбался, брал ее на руки и щекотал усами за ухом. Он тоже звал мать «Олей» и на «ты».
Когда улеглось первое потрясение, Аня прошлась несколько раз по комнате, но, услышав в прихожей голоса, быстро разделась и легла в кровать. Уроки остались несделанными. Разве могла она думать об уроках и вообще думать о чем-то другом, кроме отца! Он стоял перед ней таким, каким она его запомнила в последнюю минуту на перроне вокзала. В помятой шинели, с виноватой улыбкой на лице и добрым, грустным выражением глаз.
После ухода Михаила Сергеевича мать зашла в комнату Ани, зажгла свет и, остановившись возле кровати, мягко спросила:
— Аня, что с тобой? Почему ты не доиграла?
— Мама, ты хочешь выйти замуж? — резко и прямо спросила Аня, приподнимаясь на кровати. Глаза ее горели ненавистью, голос звучал твердо.
— Что такое? — смущенно спросила Ольга Николаевна. О причине внезапного ухода дочери из комнаты она, конечно, догадалась и ждала вопросов, но не предполагала, что девочка заговорит в таком тоне. — Ну, предположим, — уклончиво ответила она. — А ты считаешь, что я стара?
— Имей в виду... этому не бывать!
— Почему?
— Потому что это оскорбление папиной памяти! Я... я этого не переживу!
— А ты думаешь, что говоришь?
— Или он, или я! Запомни это!
— Подожди, Аня. Ты уже не маленькая, и мы можем говорить как... как две взрослые женщины, — мягко сказала Ольга Николаевна, усаживаясь на кровати. — Я рада, что ты сама начала этот разговор. Сегодня мы как раз говорили с Михаилом Сергеевичем...
— Я ничего не хочу слушать!.. — перебила ее Аня. — И все тебе сказала. Или он, или я!
— Ну что ты глупости говоришь! Анюта, ты же взрослая! Удивляюсь... На будущий год студентка...
— Мама, я говорю не глупости... пойми... — дрогнувшим голосом и как можно убедительней сказала Аня. Казалось, что она сейчас разрыдается.
— Ну, хорошо. Поговорим в другой раз. Сегодня с тобой говорить очень трудно.
— Помни, я тебя предупредила! — зловеще сказала Лия и, повернувшись к стене, закрылась с головой одеялом...
Незадолго до окончания урока Василий Васильевич подошел к столу Алексеевой и участливо сказал: