Семья Берг
Шрифт:
Когда в 1929 году китайские националисты захватили Китайско-Восточную железную дорогу (КВЖД), Блюхер разгромил их и был назначен командующим Дальневосточным военным округом.
22 октября 1937 года Сталин приказал арестовать Блюхера по обвинению в принадлежности к антисоветской организации и военно-фашистскому заговору, в котором сам Блюхер недавно подневольно обвинял Тухачевского
Ежовщина продолжалась и без Ежова.
Все продолжающаяся неустроенность жизни подавляла Павла и Марию. Уже давно они жили на квартире Исаака Бабеля и, хотя сам он ничего им не говорил, чувствовали, что пора им съезжать. Но куда? Своей квартиры все еще не было. Они сняли комнату на улице Фурманова, в районе Сивцева Вражка, у вдовы писателя Архангельского — Фиры, интеллигентной и симпатичной женщины. Ее муж был известным писателем-пародистом, его пародии знала и любила вся страна. Фира принадлежала к писательскому кругу, знала все новости этого мира. Однажды, когда Павел поздно вечером вернулся с работы, она расстроенно отозвала его в свою комнату:
— Павел Борисович, Бабеля арестовали.
41. Взросление Алеши Гинзбурга
Первого сентября 1935 года Августа отвела своего сына Алешу в первый класс в новой четырехэтажной школе № 597. За спиной у Алеши болтался на ремешках настоящий ранец, а в нем лежал новенький букварь, школьные тетрадки в косую линейку и в клеточку, деревянный пенал с наточенным карандашом, ручкой с пером № 86, резинкой-«стеркой» и перочисткой. В самый первый день Алеша почувствовал себя сразу выросшим: он был одним из самых высоких мальчиков, одним из немногих, кто умел читать по слогам, и он единственный смог написать на доске мелом свою фамилию. Учительница Антонина Дмитриевна попросила:
— Ребята, поднимите руки, кто из вас умеет читать.
Поднялось три руки, одна была Алешина.
— Хорошо. А кто умеет писать?
Алеша поднял руку и оглянулся вокруг — его рука была единственная.
Антонина Дмитриевна предложила:
— Подойди к доске и напиши мелком свою фамилию. Сможешь?
Мелом на доске? Алеша никогда не писал мелом, но все-таки смело подошел к доске. Он так старательно нажал на мелок в самом начале первой буквы своей фамилии — «Г», что мелок сломался и разлетелся на мелкие куски. Ребята засмеялись, он почувствовал себя обиженным:
— Я могу написать, — заявил он упрямо.
— Возьми другой кусок мелка и пиши. Только не нажимай так сильно.
Алеша стал выводить со всей осторожностью, но получалось очень тонко. С досады он неправильно написал букву «б» — вверх ногами. Ребята этого не заметили, Антонина Дмитриевна подошла к доске:
— Ты молодец, только буква «б» пишется так, — и поправила.
На следующем уроке она сказала:
— Ребята, вы знаете, что такое национальность?
Не очень дружным хором ребята закричали:
— Знаем, знаем!
— Я буду называть разные национальности,
Это было похоже на игру, и все радостно согласились.
— Итак, первая национальность — русские.
Чуть ли не все подняли руки. Алеша стал думать: «Моя мама русская, это я знаю, а папа еврей. А какая тогда национальность у меня?» Пока он размышлял, учительница сказала:
— Хорошо, опустите руки. Следующая национальность — украинцы.
Поднялось три руки.
— Следующая — белорусы.
Поднялась одна рука.
— Хорошо. Следующая национальность — евреи.
Алеша очень обрадовался, что наконец и он может поднять руку, и высоко задрал ее. Он почувствовал, что в классе что-то произошло: ребята стали смеяться и указывать на него пальцами:
— Гинзбург — еврей! Гинзбург — еврей!
Алеше их смех показался обидным. Почему? Они же не смеялись, когда называли другие национальности! Антонина Дмитриевна успокаивала класс:
— Ребята, ребята, тише! Перестаньте смеяться над Гинзбургом. Ничего в этом нет смешного. Евреи — это такая же национальность, как все другие.
Но почему ребята смеялись? И Алеша впервые почувствовал, что все-таки еврейская национальность не совсем такая, как все другие. Еще и потом, на переменке, некоторые ребята продолжали приставать и поддразнивать его:
— Гинзбург, ты еврей? Фамилия у тебя еврейская.
Алеша спокойно отвечал:
— Фамилия, может быть, и еврейская, но я русский.
Когда он рассказал об этом дома, Семен покачал головой и выразительно посмотрел на Августу. Она объяснила Алеше:
— Ребята, которые дразнились, неправы, ты ответил им верно — ты русский.
Через два года семья переехала в пятикомнатную министерскую квартиру в Левшинском переулке. Алешу перевели в другую школу. Перед тем как отвести его туда, Августа завела с ним осторожный разговор:
— В новой школе тебя никто не знает. Помнишь, ты рассказывал, как твои одноклассники смеялись, узнав, что у тебя еврейская фамилия? Может быть, ты хочешь быть зачисленным в новую школу под моей русской фамилией?
— Мам, с тех пор я уже немного подрос и теперь понимаю отношение к евреям. Но сам я считаю себя русским. А фамилию я хочу оставить моего отца.
Августа даже поразилась такому сознательному взрослому ответу.
Новая школа № 110 находилась в центре города, в Мерзляковском переулке. Формально это была обычная школа, но считалась привилегированной — в ней училось много детей высокопоставленных родителей, потому что все они жили в центре. Некоторые из «привилегированных» детей были набалованы и даже заносчивы. Алеше это не нравилось, он сам никогда никому не говорил, что его отец министр.
А Семен Гинзбург, став министром, все меньше занимался Алешей. Теперь он редко бывал дома с семьей — почти сутками сидел в кабинете и на заседаниях в Кремле, бывал в деловых разъездах по стране. Алеша даже редко видел его. И любимый его дядя и друг Павел, став отцом маленькой Лили, тоже все реже бывал у них. Но в углу комнаты Алеши все еще стояло его кавалерийское седло. Воспитанием сына полностью занималась Августа, жалея, что растущему Алеше не хватает мужского внимания. У нее было несколько задач: во-первых, делать все, чтобы ее сын стал интеллигентным человеком; во-вторых, подогревать в нем рано зародившуюся любовь к поэзии; в-третьих, помогать тому, чтобы в нем воспитывались мужская твердость и смелость.