Семья Берг
Шрифт:
В книге рассказывалось, как мексиканец Хулио Хуренито, считавший себя учителем жизни, вроде Христа, собрал вокруг себя учеников разных национальностей и отправился путешествовать с ними по Европе, Африке и России. Он собирался подорвать старые представления о религии и политике. Павла, человека военного, особенно поразила фраза: «Не люди приспособились к войне, а война приспособилась к людям. Она кончится, только когда разрушит то, во имя чего началась: культуру и государство».
Павел отложил книгу в сторону и задумался: неужели война будет такой долгой и такой разрушительной? Значит, и ему тоже суждено участвовать в разрушении культуры
Павел читал и волновался: что это — выдумки или пророчество? Особенно его расстроило то, что было написано о возможных будущих массовых убийствах евреев. Павел перечитывал, размышлял, и книга впервые заронила в его душу зерно скептицизма. И, конечно, он запомнил имя автора — Илья Эренбург. Вот бы почитать еще что-нибудь, им написанное…
Никто в окружении Павла никогда не третировал его как еврея. Павел и не чувствовал себя чужаком среди русских бойцов — выше и сильней всех, он сражался, как они, курил махорку, как они, матерился, как они. Бойцы считали его вполне своим. При новой власти антисемитизм перестал быть государственной политикой. Большевики объявили все национальности равными, запретив все религии. Но хотя государственного антисемитизма не стало, в людях он продолжал жить — евреев старались обвинить во всех ошибках смутного времени. Старый черносотенный лозунг «Бей жидов — спасай Россию» все еще оставался злободневным.
Несколько раз бывало, что кто-нибудь из незнакомых бойцов к нему привязывался, в основном, из-за любви к чтению, и обзывал:
— У-у, жид ученый!
Тогда громадный Павел злобно нападал на обидчика, хватался за шашку и готов был изрубить его на куски. Бойцы полка знали его буйный нрав и вступались за него:
— Ты с ним поосторожней — убьет ведь, покажет тебе, какой он жид.
Сразу после опубликования второго декрета о всеобщей военной повинности было мобилизовано 300 тысяч человек, в 1919 году в Красной армии уже было 1,5 миллиона человек, а к концу войны — 5 миллионов, из которых 4 миллиона составляли оторванные от земли крестьяне. В рядах Красной армии остались служить 170 тысяч бывших офицеров царской армии, но их подвергали жесткому «классовому контролю». Для этого в апреле 1918 года были введены должности военных комиссаров при командирах — контролировать и воспитывать бойцов. Все комиссары были революционерами и большевиками, и среди них встречалось много евреев.
Образованные евреи впервые получили возможность открыто участвовать в движении либерализации России. В сумятице Гражданской войны 1918–1922 годов многие из них почувствовали аромат долгожданной свободы и ринулись воевать за новую власть. Они вступали в партию большевиков и сражались в красных войсках. Прослойка образованных людей среди революционеров-евреев была намного больше, чем среди русских солдат, крестьян и рабочих, и партийные евреи часто становилась комиссарами военных отрядов.
В бригаде, в которой служил Павел, был такой комиссар — Лев Захарович Мехлис. Его еврейское происхождение
— Где это ты научился так говорить, Лев Захарович?
У Мехлиса была привычка каждую фразу начинать с «а я…». Глядя немного снизу вверх на громадного Павла, он рассказывал:
— А у меня, Пашка, хорошая школа. А я же одессит, а в нашем городе говорить все умеют. Нет такого одессита, чтобы не умел сказать острое словцо. А я еще и учителем был, тоже в словах поднаторел. А еще я в партии большевиков много выступал на собраниях. Понимаешь, в молодости записался я в еврейскую социал-демократическую партию «Полей-Цион», но потом осознал — это не то. А я быстро ориентируюсь, вот и подумал — зачем мне еврейская партия? Революция объявила евреев равными со всеми, надо нам забывать про наше еврейство. Поэтому в марте 1918 года вступил в партию большевиков. Теперь я уже не еврей, а большевик.
Павел поразился:
— Какая же это национальность такая — большевики?
— Э, да ты ничего не понимаешь. Это выше национальности, это принцип новой жизни.
— Чудно как-то. Как же новым принципом можно заменить старую национальность?
— Большевики все могут. А я и тебе, Пашка, тоже советую вступить в партию большевиков. Тогда поймешь. Соберись, а я дам тебе рекомендацию.
Павел не совсем ясно понимал, зачем люди вступают в партию. Для него это звучало странно, но задавать лишние вопросы он не хотел.
— Спасибо, Лев Захарович, только у меня для этого образования нет.
— А я тебе скажу — твое образование в твоей шашке. Подумай над тем, что я предложил.
— Ладно, подумаю.
Однажды их бригада в упорном бою захватила большое украинское село. Как полагалось, жителей согнали на площадь для митинга. Лев Мехлис, в комиссарской кожаной куртке и кожаной фуражке, выглядел в глазах темных сельских жителей необыкновенно, а всех непривычно выглядевших людей они автоматически считали жидами. И на него они тоже поглядывали недоверчиво, даже скептически. Немного грассируя, комиссар Мехлис с энтузиазмом выступал с телеги-тачанки, опираясь на пулемет «Максим»:
— Гррраждане, объявляю вам всем, что вы теперррь свободные люди! Мы освободили вас от гнета буррржуазной власти и засилья атаманов. Мы Крррасная арррмия, мы бьемся за власть рррабочих и крррестьян, за вашу собственную власть, товарищи! Мы ррреволюционеры-большевики, сррражаемся под крррасным знаменем Ленина. Теперррь вы свободные люди и можете ррработать на себя и жить пррривольно.
Павел слушал его громкий голос, сидя в седле, и, как всегда, думал: «Складно говорит комиссар». А Мехлис продолжал:
— Мы делаем рреволюцию и будем прродолжать делать! А мы не остановимся, пока не освободим от белогваррдейцев, поляков и разных атаманов всю нашу стрррану. А потом прродолжим рреволюцию в дрругих стрранах, пока не будет миррровая ррреволюция. Да здррравствует мирровая ррреволюция! Урра, товаррищи!
Жители молчали, не зная, как реагировать. Стоявший возле тачанки невзрачного вида мужичок почесал затылок и как бы про себя, вполголоса сказал с украинским акцентом:
— Нэ будэ мировая рэволюция.