Семья Берг
Шрифт:
Мария даже задрожала от ужаса:
— Нет, нет, этого я представить не могу!
— Ну вот. А тогда я стал бы профессиональным доносчиком, их агентом. И они использовали бы меня в своих целях снова и снова. Я был бы вынужден врать и доносить на невинных людей. А потом они все равно покончили бы со мной — убрали бы, как паршивую собаку, потому что я знаю их тайны. Так они всегда делают.
— Павлик, я не имела в виду, чтобы ты делал это… Боже мой!..
От растерянности она не знала, что говорить, что делать, сидела с остекленевшими от ужаса глазами.
— Маша, собери мне две пары нательного белья и что-нибудь теплое. «Они», —
Он поставил возле кровати маленький чемодан с бельем, толстым шарфом и шерстяной кофтой. По вечерам он сидел возле Лилиной кровати, гладил ее головку, читал ей мелодичные взрослые стихи, которых она не понимала. Павел убаюкивал ее интонациями голоса, и когда она засыпала, еще долго смотрел на нее, стараясь впитать в себя образ своего ребенка, той, которая станет его будущим.
Весь жизненный опыт Павла говорил ему, что жизнь рушится, рушится до самого основания, может быть, вообще кончается. С того дня Берги не жили спокойно ни одной минуты, бессчетно просыпались по ночам, тревожно прислушивались к любому звуку — арестовывать приходили всегда ночью. Если звук заглухал и не было звонка в дверь, значит, эта ночь, еще одна ночь была их. Мария вкрадчиво и нежно прижималась к Павлу, хотела отвлечь от горестных дум и успокоить ласками. Муж был ее первым и единственным мужчиной, и раньше она каждый раз испытывала жгучее наслаждение от его горячих ласк. Теперь ей так хотелось, чтобы ЭТО опять вернулось к нему, чтобы им обоим было опять так сладостно, так хорошо-хорошо. Ей приходила в голову ужасная мысль: если он лишится ее, а она лишится его, то когда, когда и как они опять смогут испытать сладострастие близости? — наверное, никогда. И она притягивала его к себе, впивалась в него губами, обхватывала руками и ногами, стесняясь, гладила самые чувствительные места, старалась возбудить его, пока он наконец тоже чувствовал желание и хоть на короткое время проникал в нее, как это было раньше. Хоть на короткое время. А на следующую ночь опять раздавались какие-то звуки на лестничной площадке, и опять Мария с Павлом лежали, затаившись и прислушиваясь. В их доме, построенном для ответственных работников, аресты происходили почти каждую ночь. И дом постепенно пустел.
«Они» пришли в три часа ночи в сопровождении двух дворников-понятых, взятых для видимости гражданской законности ареста. На звонок в дверь домработница Нюша спросила:
— Кто там?
— Управдом.
— Чего надо в такой час?
После небольшой заминки ответили:
— У вас краны текут.
— У нас все краны закрыты, ничего не течет.
Опять заминка:
— Потолок в квартире ниже вас весь протек. Пустите проверить.
Павел с Марией уже проснулись и встали, тревожно прислушивались. Нюша открыла дверь, ее оттолкнули в сторону, главный и его команда ринулись прямо в спальню. У них был опыт и инструкция действовать сразу: некоторые пытались сопротивляться аресту. Павел стоял в белье, Мария прикрывалась одеялом. Главный показал
— Вы арестованы. Вы обвиняетесь в измене Родине.
Мария смотрела на пришельцев как парализованная. Главный был молодой лысеющий человек явно еврейской наружности — длинный нос с горбинкой, узкое холеное лицо. Он отнял у Павла приготовленный маленький чемодан с бельем — что там? Убедившись, что оружия и ядовитых порошков нет, осмотрел комнату:
— Так, знакомая квартирка-то. Вы что тут, осиное гнездо свили, что ли?
Павел понял, что этот человек арестовывал прежнего хозяина. Как ему ни было горько собираться в последний путь, он вполголоса саркастически-брезгливо спросил:
— Не ваши ли это пули исцарапали стены?
Не менее саркастически-нахально, игривым тоном, тот ответил:
— Признаюсь — мои. Как увидел, что он вытащил наган, так и я свой выхватил. Но у нас инструкция: на месте не кончать, — и добавил выразительно: — Потом будет сделано. Ну а он, гадина, дожидаться не стал, сам себя шпокнул. — И еще добавил, как бы жалуясь: — А меня за это в звании понизили.
Его откровенность подсказывала Павлу: с ним разговаривают как с осужденным, может быть, осужденным на смерть.
Тем временем с гимнастерки Павла отвинтили шпалы, орден Красного Знамени и медаль «XX лет РККА» Увели Павла через десять минут, он только поцеловал жену, прошел под присмотром охранника в Лилину комнату и поцеловал ее, спящую, в головку. На ходу сказал домработнице:
— Нюша, прошу вас — не бросайте моих.
— Не волнуйся, не брошу. Сам-то будь здоров да возвращайся, — она хотела передать ему в руки бутерброд, который наскоро приготовила, но охранник оттолкнул ее:
— Там накормят.
Она хотела перекрестить Павла, но его уже вытолкнули за дверь пинком в спину. Нюша, с застывшей рукой, перекрестила захлопнувшуюся за ним дверь.
И сразу начали обыск, все выворачивали и бросали на пол. Паркет опять взломали, смотрели — нет ли чего под ним. Шестилетняя Лиля продолжала спать, ее грубо сдвинули и шарили под матрасом. Мария, в халате, сидела на кухне с Нюшей, сотрясаясь от рыданий. Нюша обнимала и гладила дрожащую Марию, пыталась сказать что-то успокаивающее:
— Ну, ну, касаточка ты моя, бог милостив, может, и отпустят Павлика твоего…
Главный говорил по телефону:
— Докладывает майор Райхман. Задание выполнено. Слушаюсь, объявлю.
Он вошел в кухню и объявил Марии:
— Вам распоряжение — освободить квартиру за сорок восемь часов.
Мария даже не сразу поняла, Нюша за нее злобно воскликнула:
— Куда же им деваться-то?
Мария смотрела на него, все еще не понимая, и эхом повторила за Нюшей, сдерживая стук зубов:
— Куда?
— Это не наша забота, — и он желчно добавил: — Езжайте хоть в Биробиджан, там евреям самое место. Вы теперь ЧСИР.
— Что это значит? Я не понимаю.
— Это значит «член семьи изменника родины», вот что это значит.
Ушли они к утру. Нюша убирала комнаты, причитая и всхлипывая:
— Окаянные, сила нечистая! Хватают невинных людей… Погибели на них нет…
49. Крушение мира
Мария, парализованная страхом и отчаянием, тупо следила глазами за двигавшейся по квартире Нюшей и перебирала в памяти всех знакомых:
— Куда податься, куда бежать?.. Павлик прав: ни к кому нельзя. Помощь нам навредит им самим… Надо бежать, бежать, бежать… куда бежать?..