Семья Берг
Шрифт:
— Ну, с богом, — неодобрительно осмотрелась вокруг и с неизбывной своей энергией принялась расставлять мебель и раскладывать вещи. Первым делом собрала Лилину кроватку и уложила девочку. Та продолжала спать. Зак собрался уезжать, шепнул Марии:
— Мария Яковлевна, я к вам буду заезжать, помогу во всем. А домработницу оставлять нельзя, ее не пропишут. Эго вызовет подозрения соседей и неприятности. Вы с ними осторожней.
— Куда же Нюша? Да и как мы без нее? Я не знаю, как ей сказать.
Мария механически что-то раскладывала и все думала, думала… Она не представляла,
— Ну вот, слава богу — переехали. А только мне здеся не оставаться, устроюся к другим. Вы-то живите с богом, — и вытерла слезы. — Вот ты, касатка, и устроена, а я стану приходить, только не часто, — она перекрестила Марию и спящую Лилю и ушла. Куда Мария не знала, и спрашивать было бесполезно: все равно, рушилась вся их жизнь.
На другой день Нюша заглянула:
— Помочь пришла, чтобы все утрясть. А я устроилася у хороших людей, из вашего дома, — у художника, ты их знаешь. Он карикатурки смешные рисует. Так ты за меня не переживай. А вещи, что оставались, я почти все продала соседям, налетели, как коршуны. Вот тебе деньги.
— Нюша, спасибо вам. Какие деньги? Я не знаю, как вас отблагодарить за все. Возьмите их себе.
— Нет уж, премного благодарна, а деньги эти нужны вам на проживание. Я, милая моя, двужильная, я проживу.
Помогла и опять ушла. Через день ранним утром явился Михаил Зак, еще в темноте:
— Мария Яковлевна, нам известно, что вас исключили из института. Вам туда идти незачем, получите только лишнее оскорбление.
Обескураженная Мария, в накинутом ночном халате, села на стул и окаменела:
— Я знала, я знала, что они не оставят меня в покое, будут преследовать. Что же мне делать?
Заку было ее жалко, но про себя он думал, что как ни грустно, все-таки это еще не самое большое несчастье, по всем приметам ее тоже могли арестовать.
— Нарком поручил устроить вас на работу.
Мария с грустью смотрела на груду медицинских учебников в углу — ее не только лишили мужа, но и отобрали специальность, разрушили всю жизнь до основания.
— На какую работу?
— Я поговорю с главврачом нашей поликлиники, мы с ним давние друзья. Вы согласны работать медсестрой?
— Медсестрой? Конечно, согласна. Из чего же мне выбирать?
— Мария Яковлевна, жена наркома просится прийти к вам. Она все время плачет, хочет хоть чем-нибудь вам помочь. Вы знаете, какая она гордая натура. Ее тяготит бессилие, что она не в состоянии что-нибудь для вас сделать. Но я сказал, что пока ей еще рано здесь появляться. Она женщина заметная, ее появление может вызвать подозрения соседей. Мы не знаем, какие они люди, — могут и донести. Она даже предложила, что укутается деревенским платком, как вы, когда придет. Но я сказал, что это будет выглядеть как маскарад и вызовет еще больше подозрений. В общем, понимаете, вы не сердитесь, но ей сюда приходить не стоит.
Мария представила себе элегантную Августу и то, как ее приход может удивить соседей. С первого дня они недружелюбно, даже злобно
— Михаил Иосифович, как же я могу на вас сердиться? Вы совершенно правы, сюда ей приходить нельзя. Вы передайте ей от меня, что я ее очень люблю и ценю ее желание помочь. Но приходить не стоит, это опасно для нее самой. Мы ведь как прокаженные теперь, общаться с нами опасно. Это вы такой герой, спасибо вам, что не боитесь и так помогаете.
— Мария Яковлевна, мне это не опасно, это жилье в моем ведении. Я ведь могу приезжать как будто по делам. А жене наркома я обещал, что когда пройдет горячее время, я возьму закрытую легковую машину, сам сяду за руль и вы встретитесь в машине. Вы согласны?
— Конечно, согласна. Я вам во всем доверяю.
Зак устроил ее работать медсестрой в поликлинике наркомата. Ее родство с наркомом держалось в секрете. А для Лили он нашел дневную группу на соседней улице. Пожилая обрусевшая немка Цецилия Францевна, учила пятерых малышей немецкому языку, кормила их и гуляла с ними на Патриарших прудах за умеренную плату. Марии было удобно отводить и забирать дочку.
Начиналась их новая жизнь — жизнь отверженных. Маленькая Лиля в первый же день, придя из группы, весело сказала:
— А я знаю — пальто, шуба и шапка по-немецки называются «барахло».
Мария усмехнулась про себя:
— С чего ты это взяла?
— Цецилия Францевна сказала нам: «Надевайте свое „барахло“ и пойдем гулять».
Мария поразилась такому преподаванию языка, но сказать было нечего. А Лиля все первые дни часто спрашивала:
— Мама, а где мой папа? Мама, а мы теперь будем здесь жить всегда?
— Папа приедет, только не скоро. А мы с тобой будем ждать его здесь.
— Мам, а почему Алеша к нам не приходит?
— Алеша учится в школе, им задают много домашних уроков.
— Знаешь, мам, мне нравится длинный коридор, по нему приятно кататься на трехколесном велосипеде. Если бы Алеша приходил, он бы меня катал.
Соседские дети смотрели с завистью на велосипед, тоже хотели покататься, но матери сердито утягивали их в комнаты.
— Мам, почему они со мной не дружат? Я им дам велосипед покататься, мне не жалко.
В одиннадцати комнатах рядом с Бергами жили семьи шоферов советских начальников. Одиннадцать их жен суетились на кухне возле трех чугунных газовых плит. Когда на одной кухне так много хозяек, всегда бывают стычки. Женщины часто устраивали там настоящий базар, ссорились, кричали. Они быстро уяснили: раз Мария въехала без мужа, значит, он арестован. В те годы, после многих открытых судебных процессов над «врагами народа», когда почти у каждого были арестованные и сосланные родные или знакомые, об этом нетрудно было догадаться. Обывательское понимание действительности подсказывало людям формулировку «Раз арестовали, значит, было за что». Утвердившись в этом, они задирали Марию на кухне, то все вместе, то по очереди: