Семья Берг
Шрифт:
— Ишь, жена врага народа, еще и еврейка! Вас надо всех высылать из Москвы, столицы, а советская власть вас еще пощадила, комнату дала. Вы должны ей в ножки кланяться, — и грубо сдвигали с конфорки ее кастрюлю, ставя свои, или выбрасывали из раковины ее посуду, которую она собиралась мыть.
Мария прибегала из кухни, садилась на стул:
— Какие люди поганые! Почему они третируют меня?! За что я должна быть благодарна советской власти? У меня отняли мужа, я не знаю, жив ли он. Какие поганые люди!
Лиля уже понимала, что папа вернется не скоро, с испугом смотрела
— Ты, Лилечка, на кухню не ходи, они тебя тоже будут ругать и унижать.
Так Лиля рано узнала слово «унижение» и потом много раз в жизни испытывала это на себе. Она росла с боязнью общей кухни, с боязнью соседей и с недоверием ко всем людям вообще. И это недоверие перешло потом в черту ее характера.
Алеша, занятый своими школьными делами и писанием стихов, заметил, что родители изменились, были грустные, молчаливые, иногда перешептывались о чем-то. Однажды ему вдруг пришло в голову, что Павел давно не был у них и они давно не были на новой квартире Бергов. Это было странно. Он подозрительно спросил у Августы:
— Где Павлик с Марией и Лилей?
Надо было что-то ответить — сказать правду? Она помнила, как тяжело он пережил арест доктора Дамье. А все-таки нельзя бесконечно скрывать. Она неуверенно начала:
— Знаешь, Алешенька, мы живем в очень сложное время…
Алеша нахмурился:
— Павлика арестовали?
— Да, Алешка, арестовали.
Он сосредоточенно молчал.
— А что с Машей и Лилей?
— Их выселили из квартиры, они переехали в другую, общую.
На этот раз он не рыдал, не бился, а молча и мрачно ушел в свою комнату. Августа видел в щель двери, что он сел в седло Павла. Он сидел верхом, и ему представлялось, как в этом седле Павел скакал в бой, воюя за советскую власть, как командарм Буденный награждал его именной шашкой, как за храбрость ему вручали орден. Он плакал.
Отец с сыном встретились утром за столом.
— Папа, за что арестовали Павлика?
— Эх, Алешка, никто этого не знает и, может быть, никогда не узнает.
— У нас в школе тоже есть ребята, у которых арестовали отца или мать, а то и обоих. Почему?
— Ты парень большой, и надо, чтобы ты понял: большинство людей арестовывают, подозревая, что они враги народа, хотя на самом деле это неправда.
— Вот это я и хочу знать. Я написал стихи, вот они:
Я хочу знать — за что арестовывают людей? Я хочу знать — во имя каких идей? Я хочу знать — почему об этом молчат? Я хочу знать — почему на весь мир не кричат?Семен поразился не столько стихам, сколько вложенной в них взрослой страстности:
— Стихи правильные, но ты лучше никому их не показывай. Это опасно.
— Я понимаю. Но я хочу видеть свою сестренку Лилю, — заявил Алеша.
Михаил Зак осторожно привел вечером Алешу к Бергам. Мария обрадовалась ему и как-то отчаянно прижимала к себе, целовала в голову, в щеки, в нос. Она представляла себе, как Павел
— Ты приходи к нам почаще!
Но и это было невозможно, чтобы не вызывать подозрение и раздражение соседей. А Алеша улыбался и обещал, но смотрел на Лилю по-взрослому грустно.
Зак, услышав от Марии, что соседки обзывают и задирают ее на кухне, принес ей новое изобретение — почти бесшумную керосинку «керогаз»:
— Мария Яковлевна, это чтобы не ходить лишний раз на кухню. А шума она не делает, так что соседки не узнают.
Нюша иногда прибегала к «своим», как она их называла. И сразу бралась мыть пол, стирать, убирать комнату. От денег отказывалась.
— Нюша, спасибо вам, но вы бы отдохнули. Ведь вам и у хозяев работы хватает.
— Ништо мне. Я, милая, ежели за день не наломаюсь, то и в ночь не засну.
«Дядя Миша», как звала его Лиля, приходил почти каждую неделю. Являлся он поздно, она всегда уже спала или засыпала. И он, и Мария старались сделать так, чтобы соседи видели его пореже. Он приносил Лиле конфеты и куклы, а маме цветы, и давал ей деньги, говоря коротко:
— От наркома.
Записок не было, помощь была тайная. Мария подозревала, что он давал им и свои деньги. Но без них они просто не выжили бы — зарплата медсестры была нищенская. Да и ту работу она боялась потерять — жена врага народа, еврейка. Держаться там ей помогало влияние того же Михаила Зака.
Через два месяца он выполнил свое обещание и поздно вечером устроил встречу Марии с Августой. Он приехал на машине в темный переулок, Мария села сзади, и они поехали в другой темный переулок. Там к Марии подсела Августа. Машина тронулась, и они кинулись обниматься:
— Машенька, Маша, родная моя… за что? За что они взяли Павлика, такого необыкновенного человека? За что ты страдаешь?
— Авочка, дорогая, я живу надеждой. Я согласна все перенести, лишь он был бы жив.
— Да, да, мне Миша, — она указала на Зака, ведущего машину, — рассказывает, какая ты героиня, как все стойко переносишь. Знаешь, наш круг все сужается. Раньше Сеня говорил, что у нас в доме «Авочкин салон», а теперь половина уже арестованы, а другие боятся общаться. Я вот прихватила с собой кое-какие вещи для тебя и для Лилечки.
— Авочка, спасибо, нам ничего особенного не надо.
— Я знаю, знаю, ничего особенного и нет. Я старалась подобрать так, чтобы это не бросалось в глаза. А деньги Сеня будет давать тебе всегда.
— Спасибо ему. Скажи, что я очень-очень ему благодарна.
— Ах, Машенька! Если бы ты знала, как он страдает за Павлика! Ведь они такие близкие друг другу.
Зак повозил их полчаса по темным переулкам и сказал:
— Теперь уже пора. Не надо, чтобы машину заметили. Прощайтесь.
Августа стала вытирать заплаканное лицо и вышла первой. Потом невдалеке от Спиридоньевской вышла и Мария с небольшим свертком.
Несколько раз в год Зак устраивал им такие тайные встречи, они согревали сердца обеих женщин.