Семья Берг

Голяховский Владимир Юльевич

Лиля вышла из своего угла, где играла с плюшевым мишкой, и стала рядом с мамой.

— А это ваша дочка?

— Да, это наша с Павлом дочка.

— Как тебя зовут?

— Меня зовут Лиля. А тебя как?

— Меня зовут Саша, я твой дядя.

Мария поняла, что Саша рассчитывал остановиться у них, и быстро решала —~ что и как надо делать; конечно, придется ненадолго его принять — нельзя же выбросить на улицу. Но все-таки надо ему рассказать, почему Павла нет. Только не при Лиле.

— Саша, ты, наверное, голоден?

— Да, знаете,

не откажусь, если угостите, тетя Мария. Мама напекла мне очень вкусных пирожков, но я все съел.

— Я тебя угощу. Ты пока побеседуй с Лилей, а я приготовлю что-нибудь.

Саша заговорил с девочкой, как обычно говорят с маленькими детьми:

— Сколько тебе лет, Лилечка?

— Мне восемь. А тебе?

— А мне уже восемнадцать.

— Я до стольки считать не умею. Это много?

— Еще не очень много. А ты своего папу любишь?

— Люблю. И маму тоже люблю.

— Ну конечно. Твой папа очень большой человек.

— Я не помню, какой он большой.

— Как же ты не помнишь своего папу?

— Не помню. Он уехал очень давно, мне тогда было шесть лет, а теперь мне восемь. Мы раньше жили в большой квартире, а теперь живем в одной комнате.

Эти сведения от ребенка озадачили гостя:

— Куда же папа так надолго уехал?

— Я не знаю. Мама говорит, что он вернется, мы ждем-ждем, а он никак не возвращается.

— Так вы живете без папы?

— Да, без папы. Мама работает, а я хожу в группу и учу немецкий язык.

Саша учил немецкий язык на рабфаке и мог немного разговаривать.

— Тогда давай говорить по-немецки.

— Давай. Я сама прочту тебе стишки:

Feder, Tinte und Papier, Ich bin kleine Pionier [68] .

Вернулась Мария с кастрюлькой в руках:

— Несу тебе горячий суп. Ну, как вы тут побеседовали с Лилей?

68

Перо, чернила и бумага, Я маленькая пионерка.

— Спасибо, тетя Мария. Мне Лиля сказала, что Павлуша уехал куда-то. Наверное, государственное задание, да?

— Да, государственное задание. Ты ешь, я тебе потом расскажу.

Когда Саша жадно уплел тарелку супа и разогретую котлету, она предложила:

— Пойдем, Саша, погуляем, я тебе покажу наш пруд и сквер.

Лиля запросилась с ними, но Мария оставила ее дома:

— Нам надо поговорить с дядей Сашей.

Пока шли вниз и по улице, она ничего не говорила, но Саша много и возбужденно болтал:

— Спасибо вам за супчик и котлетку, тетя Мария. Ваш супчик очень вкусный. Моя мама умеет делать такой куриный супчик, что пальчики оближешь. Настоящий еврейский куриный

супчик. Все соседи говорят, что лучше Софьи Абрамовны никто куриный супчик не делает. Это мою маму так зовут — Софья Абрамовна. Только вот курочка у нас бывает редко, мы очень бедные. Я мечтаю, что когда стану юристом, буду покупать маме курочку каждую неделю и она будет делать свой замечательный куриный супчик. Тогда мы пригласим вас с Павлушей к нам и угостим маминым куриным супчиком. Вы приедете?

— Спасибо, конечно, приедем.

Мария слушала, в голове у нее пульсировала его восторженная речь: «Супчик, супчик, супчик…», и она думала: «Такой симпатичный, наивный и восторженный парнишка, он так обожает образ Павла, так верит в него, а теперь я должна огорошить его своим рассказом об аресте, разбить тонкий сосуд его восторженности грубым кирпичом правды жизни». Они вышли в Патриарший сквер, Мария увидела пустую скамейку под липой, вблизи никого не было:

— Давай, Саша, сядем здесь и поговорим. Ты только не удивляйся тому, что я скажу, и не говори громко, чтобы нас не слышали. Видишь ли, я хочу тебе сказать… — непросто было говорить об этом с незнакомым мальчиком-идеалистом, обожателем образа своего родственника, — видишь ли, дело в том, что Павла арестовали в тридцать восьмом году и я до сих пор не знаю, где он, жив ли он.

Саша окаменело сидел минуту, вскочил как ужаленный, уставился на Марию. Бедный простецкий парень стоял с отвисшей челюстью. Еще через минуту вскрикнул хрипло:

— Как арестовали? За что арестовали?

— Саша, не кричи, нас могут услышать.

Он сел и зашептал:

— Ho почему, за что?

— За что, я не знаю. Арестовали его как врага народа.

Саша опять вскочил и повысил голос:

— Как — «как врага народа»? Павлушу?

— Прошу тебя, не говори так громко. Да, как врага народа.

Он снова зашептал:

— Но ведь Павлуша — он сам и есть народ. Еврей из самых низов поднялся своим умом и талантом так высоко!.. Он же и есть представитель народа! Тетя Мария, я не понимаю. Скажите, вы не шутите?

— Ах, Саша, это далеко не шутка. Ты успокойся и слушай. Я не сообщала родственникам об аресте Павла, потому что об этом опасно писать. И горько тоже. Павла нет, но я понимаю, что тебе некуда идти, некуда податься. Можешь оставаться у нас, только прошу тебя по-родственному — ненадолго.

Возвращался Саша повесив голову и молча. Что он думал? Аресты тех лет были известны в провинции меньше, чем в столицах. Конечно, в Витебске тоже слышали о судах над Каменевым и Зиновьевым, секретарями коммунистических организаций столиц, но немногие обсуждали это. Малоразвитая и голодная провинция была занята выживанием, все бились, чтобы как-то существовать. А Саша был так занят учебой, что вообще не думал об арестах. Что мог думать об аресте Павла этот наивный простоватый мальчишка?

Вернувшись, он грустно смотрел на Лилю, а она хотела с ним играть, показывала своего мишку: