Семья Берг
Шрифт:
— Кто там?
— Из домоуправления, из ваших кранов вода течет вниз. Откройте.
— Из каких кранов? У нас все краны закрыты, — от удивления она открыла дверь, трое агентов грубо оттолкнули ее:
— Где Соломон Виленский?
Тогда она поняла все.
Два следующих дня Виленского допрашивали на Лубянке. На третий день судили за саботаж. Председательствовал в «тройке» прокурор Ульрих, человек мягкий, образованный, хороший знакомый Виленского. Он спросил вежливо, с приятной улыбкой:
— Соломон Моисеевич, объясните суду — почему вы отказались выполнить задание правительства и проектировать канал? Неужели вам это было трудно?
Измученный Виленский стоял перед ним, придерживая двумя руками арестантские брюки без пуговиц и тесемок.
— Мне не трудно, но я рассчитал, что для такого строительства необходимо очень много рабочей силы. Мне сказали, что на стройке станут использовать осужденных людей. А я против такого насилия над личностью.
Ульрих согласно качал головой, сказал:
— Так, так. Неужели вы считаете, что советская власть способна заниматься насилием над личностью? Нет, дорогой Соломон Моисеевич, советская власть личности исправляет, трудом исправляет. Вам надо бы это знать. Суд удаляется на совещание.
Виленский простоял еще пятнадцать минут, ноги его гудели, он чувствовал, что вот-вот упадет. Вернувшись, Ульрих зачитал решение суда:
— Виленского Соломона Моисеевича за саботаж государственного задания приговорить к высшей мере наказания — расстрелу.
Виленский слышал это глухо, как бы в полузабытьи. Ему показалось, что он не понял — о ком говорит Ульрих. Применить к себе слово «расстрел» он никак не мог. Но если это так… а как же тогда Бася?
Ульрих сделал паузу и посмотрел на него:
— Но из гуманных соображений, учитывая прежние заслуги подсудимого, суд решил заменить расстрел десятью годами исправительно-трудовых лагерей строгого режима.
Эго тоже было так непонятно, так нереально, что Виленский не верил своим ушам. Но все же он услышал, что его лишают всех званий и наград и посылают работать на общих основаниях — рыть Беломоро-Балтийский канал.
В 1931 году, не дожидаясь завершения проекта, Сталин велел запустить строительство. Как все решения Сталина, оно моментально было объявлено гениальной идеей, редактор Мехлис, захлебываясь от восторга перед такой мудрой идеей, написал в газете «Правда» передовую статью, воспевая «гениальное решение товарища Сталина». Все другие газеты статью перепечатали.
Ответственным за организацию строительства Сталин назначил Сергея Кирова, члена Политбюро и первого секретаря Ленинградского обкома партии. Одновременно Киров должен был отвечать за проект «СЛОН» — Соловецкий лагерь особого назначения на Соловках в Белом море. Там с XV века жили монахи, в 1548 году настоятелем Спасо-Преображенского монастыря стал игумен Филипп, монастырь расширился и началась каменная застройка. В 1920 году монастырь был ликвидирован по приказу героя Гражданской войны А.Кедрова, расстрелянного впоследствии, в 1937 году, как «враг народа». С того самого 1920 года на территории монастыря разместили лагерь принудительных работ на 350 человек.
Потом его переделали в СТОН (Соловецкая тюрьма особого назначения) — там содержались осужденные из духовенства, офицеры белой армии, дворяне, эсеры, интеллигенция, и казни проводились в массовом порядке.
Соломона Виленского этапом привезли на Соловки, а с началом строительства перевели в трудовой лагерь — рыть мерзлый грунт. Общим руководителем назначили Наума Френкеля, а начальником Беломорстроя — Лазаря Когана. Оба — из первой формации советских инженеров-евреев, оба — ученики Соломона Виленского. Коган был арестован и сослан в северный лагерь еще за несколько лет до этого. Вместе с другими политическими «контриками» он орудовал топором и пилой на лесоповале и вместе со всеми тащил по снегам холодной Карелии трос с тяжелейшими деревянными «хлыстами». Но даже во время такого изнурительного труда и на голодном пайке деятельный ум Лазаря Когана не переставал работать. Он заметил: если в бригаду «контриков» включали криминального преступника — вора, убийцу, грабителя, гомосексуалиста, тот сам не работал, «филонил», но наводил на всю бригаду такой страх и ужас, что
Коган подал об этом докладную начальнику своего лагеря, а тот передал ее начальнику ГПУ Менжинскому, на Лубянку, в Москву. Оценив деловой характер записки, Менжинский показал ее Сталину. Сталин мечтал выжимать из заключенных как можно больше и сразу одобрил идею. Так Лазарь Коган выслужился и прямо из «зеков» был произведен Сталиным в комдивы — превратился в генерала с двумя ромбами в петлицах. Ему дали все полномочия выжимать из рабочих Беломора все до самого конца, до самого конца.
На сооружении канала ежедневно работало более ста тысяч человек — в основном бывших крестьян-кулаков, рабочих, служащих, командиров Красной армии. Им дали в руки лопаты, ломы и тачки и велели рыть 227 километров мерзлого северного грунта. Их называли «заключенными каналоармейцами», сокращенно «з/к», от этого потом произошло словечко «зек». Техники на стройке было немногим больше, чем у строителей египетских пирамид четыре тысячи лет назад, люди теряли здоровье и гибли тысячами, постоянно случались аварии, сопровождавшиеся человеческими жертвами. В среднем в сутки умирало 700 человек, а всего за время строительства канала умерло до 200 тысяч.
В газетах, по радио и в кинохронике строительство Беломорканала превозносилось как образец сталинской заботы об исправлении людей.
По указанию Сталина, в целях пропаганды на стройку время от времени возили журналистов, работников кино, делегации актеров, художников, архитекторов, привозили даже композиторов. Обычно их не допускали близко к строительным работам, они только смотрели издали на тысячи копошащихся внизу каналоармейцев. Странную картину можно было наблюдать, когда приехали композиторы: Тихон Хренников, Арам Хачатурян, Николай Чемберджи, Виссарион Шебалин, Николай Мясковский, Дмитрий Кабалевский. Эта группа, одетая в хорошие пальто и шляпы, вызывала насмешки заключенных [33] :
33
Эта группа на берегу канала была запечатлена на фото, опубликованном в прессе.
— Эй, чего стоите-то? Спускайтесь вниз, пособите тачки возить. А не справитесь — получите по зубам, кровью харкать будете. Тогда узнаете, какая здесь музыка.
Сталин уговаривал Горького поехать на стройку в сопровождении группы писателей и хроникеров кино. Он хотел издать об этом книгу, воспевающую свободный труд в стране социализма, книгу о «новых людях Беломорканала». Должны были ехать тридцать шесть писателей — в том числе Алексей Толстой, Валентин Катаев, Виктор Шкловский, Михаил Зощенко, Илья Ильф, Евгений Петров, а также поэтесса Вера Инбер, фотограф Александр Радченко, кинооператор Роман Кармен. Все были проинструктированы — что и как писать.
Горький понимал цель Сталина, он все больше впадал в зависимость от диктатора, но всячески оттягивал решение о поездке. Для этого у него были две причины. Во-первых, у Горького была любовная связь с женой сына Максима. Он всегда любил женщин, у него было несколько жен, и теперь, на старости лет, ему выпало редкое счастье — вновь заниматься любовью с молодой женщиной. Горький в это время писал роман «Жизнь Клима Самгина» и дал волю своему перу: описывал постельные сцены — с горничной, а потом и с барышнями из общества. Наличие в его жизни молодой женщины, возможность ощутить вновь горячее, цветущее тело, чувствовать, как женщина поддается, проникать в самый жар ее влажной теплоты, мять упругие груди и слышать, как она стонет от изнеможения, — все это вдохновляло его, помогало ему и как писателю.