Семья Берг
Шрифт:
К большому удивлению зеков, неожиданно стали менять старую рваную одежду на новые бушлаты, койки в спальных бараках велели прикрыть новыми покрывалами, а на грязных деревянных столах в столовой — невиданное дело! — расстелили серо-зеленые скатерти. Откуда-то пошел слух, что приезжает сам Горький.
Бригаду Виленского рассадили на новые отструганные скамьи и дали им в руки газеты и журналы:
— Когда появятся посетители, делайте вид, что читаете. И смейтесь погромче, чтобы вид у вас был веселей.
— А
— Курево не положено.
— Тогда и смеяться не будем.
— Поговорите еще! Если кто из вас что вякнет — расстрел!
— А чего нам вякать? И без вяканья ясно, что это все маскарад.
Журналов и газет они давно не видели, и половина бумаги сразу пошла на самокрутки для курева.
И вот вдали запылили машины, подъехали, из них вышло десятка два людей — мужчин и женщин. В центре шел старик с пышными свисающими усами.
— Горький, Горький, это сам Горький!
Начальник Коган был тут как тут. Гостей построили квадратом. Коган сказал гостям:
— Попрошу женщин держаться в середине.
— Зачем?
— Для безопасности. Народ, знаете ли, такой, что ручаться нельзя, — все воры и разбойники. Могут оскорбить. Мы их переделываем, но все-таки пока что…
Кинооператоры забежали вперед и бешено крутили ручки аппаратов, пока гости подходили к зекам. Виленскому дали газету, он перевернул ее вверх ногами и так и сидел, делая вид, что читает. Начальник стройки Коган давал объяснения:
— Как видите, у нас для наших работников есть много литературы, в свободное от работы время они могут читать газеты, журналы, книги.
«Свободные работники» негромко, но дружно загоготали. Горький отделился от группы, подошел к Виленскому, взял газету из его рук и вернул ее в правильное положение. Виленский смущенно улыбнулся:
— Ах, да, спасибо, Алексей Максимович, — я забыл, как читать.
Услышав культурную речь, Горький вгляделся в него:
— Кажется, мы с вами где-то встречались?
— Неужели? Нет, но, может быть, вы видели мою фотографию. Я когда-то спроектировал Днепрогэс, и тогда меня снимали для журналов.
Глаза Горького прищурились, он все понял:
— Так это вы построили целый морской порт посреди степи?
— Так это я.
— Вы гений.
— Спасибо, Алексей Максимович, вы тоже гений.
Горькому, который сам всегда тяжело работал, нетрудно было понять лицемерие всей картины и цель этого спектакля. А Виленский вспомнил, как однажды, вскоре после возвращения Горького в Россию, он сам с наивной уверенностью говорил в «Авочкином салоне»: Горький должен все видеть своими глазами, он великий гуманист и сможет повлиять на весь советский строй и даже на самого Сталина. И теперь мелькали невеселые мысли: да, вот и увидел все своими глазами наш великий гуманист.
В этот момент вперед неожиданно выскочил мальчишка Митяй. Охранник подставил ему ногу, но он ловко перепрыгнул и подошел вплотную к высокому гостю:
— Горький, а хочешь знать правду?
— Конечно, хочу.
— Я тебе все расскажу,
Горький повернулся к Когану:
— Оставьте нас наедине, — и они ушли в следующую комнату.
Кинооператоры было кинулись за ними, но Горький прикрикнул:
— Я просил оставить нас одних.
Другие гости неловко осматривались и пытались заговаривать с зеками, но те только мычали в ответ.
Маленькая рыжеволосая поэтесса Вера Инбер наивно спросила:
— Что это с вами, товарищи? Почему вы не говорите?
— Барышня, да какие же мы вам товарищи? А мычим потому, что вякать нам было не велено.
Писатели стояли, опустив головы, или делали вид, что рассматривают что-то вдали. Виктор Шкловский попросил Когана:
— Я знаю, что где-то здесь работает мой арестованный брат. Видите ли, я уже подготовил очерк, восхваляющий организацию работы и огромное воспитательное значение стройки. Нельзя ли мне повидать брата?
— Непременно постараюсь.
Горький с Митяем вышли из комнаты через полчаса, по лицу старика текли слезы. Другие писатели еще больше понурили головы. Вера Инбер захлопала глазами:
— Что с вами, Алексей Максимович?
— Ничего, милая. Так — воспоминания.
Фотограф Радченко хотел сделать редкий снимок, но Горький резко отстранил его.
После ухода гостей новые бушлаты, покрывала, скатерти и газеты с журналами отобрали. Митяя увели сразу. Виленский долго ждал его, но он так никогда больше и не появился.
Кинохроника показывала визит Горького на строительство. Был выпущен художественный фильм, в котором рассказывалась история перерождения преступника Кости в сознательного трудящегося и бойца за социализм. Большая красивая книга всего писательского коллектива под общей редакцией Максима Горького была выпущена еще до открытия канала. В предисловии к ней Горький писал: «Товарищ, знай и верь, что ты самый нужный человек на земле».
Лишь один из поэтов, который не был в бригаде Горького, а сам был сослан и жил на подаяния друзей, сказал о Беломорканале правду. Николай Клюев написал в стихотворении «Разруха» (1934):
То Беломорский смерть-канал, Его Акимушка копал, С Ветлуги Пров да тетка Фекла. Великороссия промокла Под красным ливнем до костей И слезы скрыла от людей, От глаз чужих в глухие топи, В немереном горючем скопе. От тачки, заступа и горстки Они расплавом беломорским В шлюзах и дамбах высят воды. Их рассекают пароходы От Повенца до Рыбьей Соли. То памятник великой боли…