Семья Берг
Шрифт:
— А кому памятники?
— Памятники-то? Известно кому — один Кутузову, фельдмаршалу, другой Барклаю, генералу. А вона впереди Адмиралтейство. Видите — игла-то сверкает. Ну.
— А что справа?
— Кабыть не знаете? — это же и есть Зимний дворец. Ну…
— Зимний?!
— Он самый. Ну!
Они залюбовались, извозчик провез их по Дворцовой площади:
— Колонна Александрийская, ну. Из одного камня. Ну.
— Маша, смотри. Это же про нее Пушкин написал в своем «Памятнике» — «Вознесся выше он главою непокорной Александрийского столпа».
Свернули налево по набережной Невы, извозчик продолжал:
— На
— Сфинксы.
— Вот я и говорю — свифки. Слух есть, что старинные очень. Ну.
— Если из Египта, то, наверное, около четырех тысяч лет.
— Ну да?! — вишь ты. А стоят как вкопанные. А впереди, на коне — это наш Медный всадник, памятник Петру, ну. Красавец памятник-то, ну. А камень под ним — это наш, карельский. Из Карелии приволокли, ну. Я тута приостановлю, а вы можете полюбоваться. Ну, а теперь мы объедем вокруг Исаакия.
— Это Исаакиевский собор?
— Он самый, красавец наш. Только его раньше собором называли, теперя в нем антирелозный музей какой-то. Ну.
— Наверное — антирелигиозный.
— А может, и так. Ныне много новых слов понадумали. Ну вот мы и на месте. Тпрру, кляча. Здесь, в этих нумерах, не так давно Сергей Есенин, поэт, значит, с собой покончил, ну. Царствие ему небесное. Прибавьте на водочку-то, товарищ красный комиссар. Ну.
У них было всего два дня, а осмотреть нужно было так много, еще и Павлу нужно не меньше чем полдня, на Русский музей. Чтобы Марии не терять время, пока у него идут разговоры с сотрудниками, на полдня они разделились.
Павел сразу нашел то, что хотел увидеть, — резной деревянный горельеф Антокольского «Еврей-портной, вдевающий нитку в иголку». Это было то, что ему больше всего было нужно, эта работа отражала связь автора с его еврейскими корнями, она показывала истоки его мировоззрения. Горельеф, на удивление маленький, лежал под стеклом в демонстрационном ящике. Старик-еврей, с традиционной бородкой и пейсами, в шапочке-кипе, высунулся из окошка на свет, подслеповато прищурился и пытается вдеть нитку в иголку. На нем — драная рубашка, через распахнутый ворот видна костлявая, тощая грудь. Худые руки — в набухших венах, пальцы плохо слушаются. Даже рама окошка старая, поломанная, заколочена досками. Во всем проступает жуткая, щемящая сердце нищета — фигура как бы символизирует жизнь евреев в царской России. Павел сам видал таких стариков, сам в детстве жил такой жизнью. Антокольский со всем своим знанием жизни и поистине гениальным мастерством показал эту жизнь в одной небольшой деревянной фигуре.
Чуть дальше Павел увидел две большие мраморные скульптуры Антокольского «Смерть Сократа» и «Спиноза». Два философа разных эпох и разных направлений, но каждый олицетворяет собой спокойную уверенность в своей правоте. Сократа приговорили к смерти — отравлению ядом цикуты. Он только что выпил чашу и лежит мертвый. Но и в смерти он не бессилен — он умер победителем в борьбе за истину.
Нидерландский философ еврейского происхождения Бенедикт (Барух) Спиноза за свободомыслие был отлучен от еврейской общины. Но поскольку он был знаменитым мыслителем, ему предлагали высокие посты и большие деньги. Он отказался от славы и богатства, жил и умер в бедности. Чтобы изваять такой сложный образ, нужда не только мастерство, нужно самому быть глубоким мыслителем.
В
Когда Мария пришла в музей за Павлом, он воскликнул:
— Маша, Машуня, какое счастье, что мы приехали сюда! Здесь сегодня я нашел то, что искал, что меня так занимало. Теперь я знаю — да, эти художники, Антокольский и Левитан, вышли из еврейской среды, но душа у них была русская. Моя идея сформулировалась сегодня окончательно: евреи пустили корни в России, а эти художники особенно ярко доказывают, насколько глубоки эти корни. Знаешь, я решил попробовать написать об этом статью.
Два месяца ушло у Павла на статью, которую он назвал «Два русских еврея и их меценаты». Название казалось странным, но только до тех пор, пока не прочтешь текст. Мария была первой читательницей, статья ей понравилась, она только сделала кое-где поправки в орфографии и стиле.
Павел пришел к директору Третьяковской галереи Юону.
— Константин Федорович, помните, вы дали мне совет почитать материалы про Антокольского, Левитана и Третьякова?
— Как же, как же, помню. Ну, прочитали?
— Прочитал и съездил в Русский музей. Все, как вы советовали. Вот я принес на ваш суд свою статью на эту тему.
— Очень любопытно, очень любопытно, я хочу прочитать ее.
— Я оставлю ее у вас, пойду пройдусь по залам.
Через полчаса Юон нашел Павла перед портретом «Неизвестной».
— Видите, Павел Борисович, я знал, где вас найти. Все любуетесь неизвестной красавицей.
— Любуюсь, Константин Федорович. Только теперь она из неизвестной стала мне очень хорошо знакомой.
— Это как же так?
— Я встретил девушку, очень на нее похожую, и женился.
— О, поздравляю. В этом вы превзошли самого Крамского — он-то считал ее неизвестной. А я пришел сказать вам о вашей статье. Статья очень интересная, вы понятно и красиво изложили чувства российских евреев. В статье все ясно и понятно. Вот говорят — кто нечетко мыслит, тот нечетко излагает. А вы изложили все четко, потому что у вас есть четкая мысль — гордость за свой народ. Статья достойна опубликования.
— Вы так думаете? Спасибо вам, я все сомневался — стоит ли ее показывать.
— Не только стоит, но необходимо, чтобы ее читали многие.
27. Статья Павла Берга «Два русских еврея и их меценаты»
В нашу бурную революционную эпоху факты современности быстро становятся историей. Одним из таких явлений можно назвать давно назревший острый конфликт между национализмом и интернационализмом. И в этом конфликте особое место занимает положение евреев в старой и новой России. Представители еврейской национальности не имели в царской России одинаковых с другими народами прав. Их местожительство было ограничено особой «чертой оседлости», их не принимали на государственную службу, им не разрешали учиться в гимназиях и университетах. Но все-таки встречались отдельные уникальные случаи, когда и до революции евреи своими талантами и работоспособностью добивались в России признания и выдающегося положения.