Семья навеки
Шрифт:
Но что, черт побери, она имела в виду, говоря, что все это было ошибкой? Несколько раз он пытался вернуть ту близость, но она снова и снова наносила удар по его гордости, говоря: «Пожалуйста, Зак, не надо. Единственное, чего я хочу, — чтобы ты забыл об этом».
Нет, она не была бессердечной, как это могло показаться. Он видел, что она страдает так же сильно, как и он: подурнела, похудела, стала как тень.
— Ты слишком много работаешь, — сердито сказал ей Зак.
Моника наклонилась, чтобы поднять с пола папку, которую Зак не заметил, когда проходил мимо.
— Совсем
— Что?! — Потеряв остатки терпения, Зак вскочил на ноги. — Черт побери, Моника!
— Прости, — тотчас же кротко произнесла она.
Но это «прости» только еще больше разъярило Зака.
— Хорошо, и ты тогда тоже прости меня, — прорычал он, — за тот вечер у твоей матери.
Ее лицо еще больше побледнело, нижняя губа задрожала…
— Все в полном порядке, — наконец сказала Моника и положила перед ним стопку бумаг. — Подпиши эти письма, пока ты здесь.
Ему хотелось обнять ее, хотелось поцеловать… Но больше всего на свете ему хотелось ее понять.
— Моника! — Зак смягчил свой тон. — Поговори со мной. Пожалуйста!
Он вышел из-за стола и удержал ее, когда она собралась вернуться на свое место.
Моника вздохнула, и вздох получился таким же дрожащим и неуверенным, как и ее голос, но она все же расправила плечи и сказала:
— Ты не забыл? Сегодня праздник Хэллоуин, и поэтому скоро нам нужно будет ехать в дом моей мамы.
— Конечно. — Зак плотно сжал губы, словно старался проглотить горечь, застрявшую у него в горле. Он снова покорился. И снова его гордость ущемлена. Зак нахмурился, стараясь не показывать этого. — Скажи мне одно: чего ты хочешь?
— Я хочу, чтобы мы снова были друзьями. — В ее глазах блеснули слезы. — Чтобы у нас были такие отношения, как раньше.
— И ты думаешь, это возможно?
— Нет. — Несколько слезинок скатилось по ее щекам, когда она покачала головой. — Вероятно, нет. Но, может быть, ради Ники…
— Да, — оборвал ее Зак. Уступая своему желанию прикоснуться к ней, Зак нежно смахнул слезы с ее лица. — Ради Ники…
— На этот раз хоть не льет как из ведра, — проговорила Карла Романова. Она со своим мужем Питом, большим и неуклюжим, как медведь, да еще с густой бородой, вышла на крыльцо, делая последние приготовления. Она водрузила огромный фонарь из тыквы с прорезанными в ней глазами, носом и ртом на обернутый простыней шест, когда по ступенькам крыльца стали подниматься Моника с Заком, за которыми следовала Николь.
— Как только станет совсем темно, внутри тыквы зажжется свечка. — Пит подмигнул девочке. — Тогда чудище действительно будет жутким.
Ники улыбнулась в ответ этому доброму великану. С его стороны потребовалось совсем небольшое усилие, чтобы расположить к себе ребенка. Склонный к веселью и шуткам, Пит Романов казался никогда не унывающим человеком. Наблюдая за тем, как доверчиво Ники вложила свою ладошку в огромную лапу нового дедушки, Моника подумала, что, может быть, переезд в этот дом не так сильно травмирует ее маленькую девочку.
Она больше не могла оставаться в Виндемиере. Зак прав, они не смогут вернуть свои прошлые отношения.
— Ада прислала тыквенный пирог, мам. — Она прошла мимо матери в дом.
— У тебя испортились отношения с Заком? — спросила Карла, входя следом за ней.
— Испортились? — Моника сбросила жакет. — Почему ты спрашиваешь?
Мать пожала плечами и поставила чайник на плиту.
— Мне так показалось.
Моника не отрывала взгляда от жакета, аккуратно расправляя его на спинке стула.
— Вероятно, это напряжение нас всех доконало. В общем, может быть, Ники и я… мы могли бы остаться у вас на некоторое время. — Моника не поднимала глаз, снимая с пирога фольгу. — Если, конечно, твое приглашение все еще в силе.
— Да, оно в силе, но…
— Ники чувствует себя намного лучше, — быстро проговорила Моника. — Знаешь, доктор Кунц считает, что Ники пойдет на пользу, если с ней будет заниматься кто-нибудь еще, кроме меня.
На самом деле это была лишь полуправда. Доктор сказал им, что занятия по нескольку дней в неделю вместе с другими дошкольниками, несомненно, пойдут на пользу Николь и помогут ей полностью восстановить речевую способность.
— Мы бы пожили здесь с вами, — продолжала Моника. — И мне не нужно будет возить ее туда-обратно. У меня сейчас нет своей машины, а что касается Зака, я думаю, мы и так уже замучили его.
— У меня никогда не было впечатления, что вы Заку в тягость, дорогая. Он любит твоего ребенка, как своего собственного, — мягко возразила Карла.
Но Моника вдруг разразилась слезами.
— Ты думаешь, я не знаю этого?
— Ну и?.. — спросила Карла, пребывая в недоумении.
— Этого недостаточно, — прошептала Моника и закрыла лицо руками. — Я хочу… чтобы… он любил меня-а-а…
— О, дорогая!.. — воскликнула Карла, обнимая дочь и подталкивая ее к столу. — Давай-ка присаживайся, а я пока сделаю чаю.
И она поспешила к плите, на которой пронзительно свистел чайник. Моника облокотилась на стол, смахнув с лица волосы. Она жалела, что не сдержалась. Вслух это прозвучало так… жалко. Почти так, как если бы она ревновала. Ревновала к своей собственной дочери!
— О, мама… — Тяжело вздохнув, Моника прикрыла глаза. — Это не значит, что я потеряла голову. Я…
— Ты думаешь, я этого не понимаю? — Карла поставила на стол чашку с горячим мятным чаем. — Ты жила в ужасном напряжении месяцы, даже годы. Кто после всего этого не потерял бы голову?
Она крепко обняла Монику, слегка ее встряхнув.
— И где лучше всего ее потерять, как не на маминой кухне? — Она обняла дочь еще крепче. — Ладно. Пей чай, приходи в себя, и мы поговорим.
Моника послушно сделала глоток чая.
— Заметно, что я плакала?
— Вытри глаза, и будешь выглядеть прекрасно. — Карла передала ей салфетку. — Знаешь, я думаю, что ты не права.
Моника опустила салфетку.
— В чем?
— Насчет Зака. Большинство женщин многое бы вытерпели, лишь бы только рядом был такой мужчина и смотрел на них так же, как Зак смотрит на тебя.