Семья Рубанюк
Шрифт:
Однажды, стремясь пробраться сквозь заросли молодого дубняка к густому хвойному лесу, они неожиданно наткнулись на разбитый вездеход. Тяжелая, неуклюжая машина, судя по всему, недавно подорвалась на мине. Под левой гусеницей, застрявшей на обочине дороги, зияла воронка. Вокруг валялись глыбы сухой земли.
Борт машины был снесен, и Петро, разглядывая машину издали, заметил рассыпанные буханки хлеба, консервные банки.
— Ловко напоролись, — с веселым злорадством сказал он. — Пока суд да
Он огляделся по сторонам и побежал зарослями к вездеходу. Уже в нескольких шагах от машины Петро заметил на земле трупы двух гитлеровских солдат. Они лежали рядом на положенной кем-то подстилке. У одного из них была размозжена голова. Другой лежал с неестественно подогнутой рукой; на мертвенно-желтых пальцах его виднелась засохшая кровь.
С брезгливостью обходя трупы, Петро не заметил дремавшего около машины часового. Здоровенный, с густыми палевыми веснушками на красных упитанных щеках, он встал из-за машины так неожиданно, что Петро даже не успел выхватить пистолет.
Фашист броском настиг Петра, схватил его за ворот пиджака и толкнул на землю. Петро, падая, ударился головой о что-то тупое и твердое. Он хотел подняться, но солдат ткнул его в бок автоматом и наступил тяжелым кованым башмаком на ноги.
И вдруг пальцы Натальи цепко обхватили шею солдата и рывком запрокинули его голову назад. Не ожидая нападения сзади, гитлеровец потерял равновесие и рухнул вместе с вцепившейся в него женщиной. Он успел дать короткую очередь из автомата, но пули пошли в сторону.
Петро мгновенно вскочил с земли и, преодолевая острую боль в затылке, кинулся на помощь к Наталье. Вытащив пистолет, он выстрелил в часового.
Их заставил обернуться чей-то тяжелый топот. К машине приближался, размахивая парабеллумом, офицер. Сзади бежало около десятка солдат с автоматами.
— Ложись! — хрипло крикнул Петро Наталье и укрылся за корпусом машины. У него осталось в обойме лишь несколько патронов.
Уже слышно было частое дыхание гитлеровцев, звяканье оружия, когда неожиданно, заглушая все, пронзительно резкий, испуганный голос выкрикнул:
— Цурюк! Партизанен! Рус!
В ту же минуту Петро услыхал сзади себя разрозненные выстрелы, свист пуль.
Фашисты, крича и обгоняя друг друга, повернули обратно и рассыпались по кустам.
Петро оглянулся. Двое мужчин стреляли с колена по бегущим гитлеровцам, в двадцати — тридцати шагах от этих двух вели огонь еще несколько человек, а дальше, от самого леса, бежали десятка полтора вооруженных людей.
Низенький партизан с длинным лицом и бельмом на глазу подскочил к Петру и свирепо уставился на него:
— Что за человек?
— Не теряй время, Егор! — окликнули его сзади. Парень с бельмом, которого назвали Егором, только
— Ступайте оба туда, к лесу! — крикнул он. — Потом разберемся.
Оккупанты каждую минуту могли вернуться. Партизаны, зорко наблюдая за кустарником, спешно нагружались консервными байками, пачками галет.
Петро, еще не опомнившись от всего происшедшего, побрел к лесу, не разбирая дороги, не замечая, что потерял кепку.
— Дай кровь тебе с головы вытру, — встревоженно сказала Наталья. — Глянь, как он тебя, холера, украсил!
В лесу их настиг Егор.
— Ну, как, шарики стали на место? Это они еще мало тебе накостыляли. Всю операцию нам сорвал.
— Какую? — спросил Петро.
— Машину мы с утра поджидали. Тихо хотели, а ты как с цепи сорвался. Откуда это ты со своей бабой вынырнул? Га, бородач?
Петро покосился на говорившего и сказал сдержанно:
— Старшему вашему доложу. А тебе знать не обязательно. Понял? Есть у вас начальник?
— Ишь ты, — обиделся Егор, — секреты держит! Скажи, пожалуйста.
Он недовольно бурчал, но когда Петро, корчась от боли, остановился, Егор взял его под руку и сказал Наталье с грубоватой озабоченностью:
— А ну, хозяйка, цепляйся за него с другого боку. Видишь, как отмолотили твоего напарника!
Штаб партизан располагался в густой чаще леса.
Командир отряда, сидя на траве, беседовал с вернувшимися партизанами. Ему было не более тридцати лет, но густая, видимо недавно отпущенная борода, резко очерченные складки на переносице, усталое выражение темно-карих глаз старили его.
Егор, оставив Наталью на попечение товарищей, подошел вместе с Петром и кратко доложил о встрече с неизвестными людьми. Выслушав его, командир повернулся к Петру и добродушно спросил:
— Как же это ты додумался один на один с Гансами воевать? Если б случайно не подоспели ребята, вряд ли дышать тебе сейчас.
Петро коротко, опуская подробности, рассказал о своих странствованиях, о желании перебраться через линию фронта. О знамени он промолчал.
— Стало быть, пулеметчик? — теребя бороду, переспросил командир.
— Да, на войне стал пулеметчиком.
— Коммунист?
— Член партии с тысяча девятьсот тридцать восьмого года.
— Партбилет уничтожил?
— Нет, зачем уничтожил! При себе.
— Покажи.
Петро сделал движение, но замялся в нерешительности. Документы он наглухо зашил в сорочке. Достать их можно было, лишь скинув ее и показав спрятанное на груди знамя.
— Партбилет я предъявлю, — сказал он, — а только мне надо знать: вы тоже коммунист?
— Коммунист.
— Председатель райисполкома, — подсказал Егор.