Семья в законе
Шрифт:
– А почему глухарь?
– Да ясно же, и в магазин за глобусом ходить не надо. Машина с затемненными окнами, номера грязью забрызганы, парик, борода, очки. Следы от колес стандартные – это уже минус по горлу. Гильзу нашли, вроде как от «ТТ». Что это нам дает? А ничего... Ну, может, экспертиза что-нибудь покажет, тогда одного глухаря к другому пришьем, и все дела...
– А номера грязью забрызганы?
– Да. Я с одним тут разговаривал, «десятка» мимо него проезжала. Номеров не видно, стекла темные.
– Может, были приметы какие-то?
– Да какие там приметы? Ну,
– Брось тоску наводить! Что сторож говорит? Может, и у преступника приметы какие заметил, ну кроме бороды и парика?
– Да вы сами к нему сходите, он в сторожке сидит. Скучно ему, поболтать не с кем...
Заметив, что Цветкова освободилась, капитан подошел к ней, а Павел отправился к сторожу.
В спертом воздухе тесного помещения пахло грязными носками, горелой пластмассой и табачным дымом. На кушетке, застеленной выцветшим верблюжьим одеялом, лежал с закрытыми глазами худощавый мужчина лет пятидесяти. Легкий батник, в котором нравится щеголять озабоченным юнцам, чересчур короткие шорты, некогда белые носки, стоптанные кроссовки.
– Физкульт-привет!
Мужчина вскочил как по команде, но в струнку перед Павлом не вытянулся.
– Майор милиции Никифоров.
– Так были уже, – мужчина сонно зевнул и, сунув руку под батник, почесал живот.
– Убийца куда делся?
– Ну, куда... В машину сел и уехал.
– Как он выглядел?
– Ну, роста примерно вашего. В плечах чуть пошире, но там больше жиру, чем силы. Лицо крупное... Широкое такое, видно, что пожрать любит. Очки видел, бороду, волосы, как у бабы...
– Парик, – подсказал Павел.
– Парик? Ну да, он еще, когда в машину садился, руку к волосам прижал... Парик у него. Ну да, он потому и схватился за него, потому что боялся потерять, спадал, видно...
– Так, подождите. В одной руке у него пистолет был, в другой, я так понимаю, барсетка, а чем он тогда парик поправлял?
– Так той рукой, в которой пистолет держал... Он его еще уронил, правда, сразу же поднял... Какой-то он суетливый был, не в себе как будто. Ну да, человека убил, как уж тут в себе остаться? Да, дела... Этот, который в машине был, тоже нервничал, рукой из салона ему махал, давай, быстрей, говорит...
– Вы слышали, что он говорил?
– Ну, нет, конечно. Он руками показывал, давай, давай. А потом еще и за плечо его схватил, в салон втащил... Еще и дверь не сразу закрылась. Машина тронулась, и дверь сама по себе закрылась.
– На замок закрылась или как?
– Да нет, просто прикрылась... Потом открылась и закрылась. А потом снова открылась. Я еще смотрю, голова высунулась, вниз посмотрела, как будто что-то вывалилось там... Ну а потом закрылась. Да, точно открылась, и голова высунулась... Тут ваши приходили, спрашивали, но я тогда волновался сильно, а сейчас уже нет, валерьяночки немного выпил, – щелкнув себя пальцами по горлу, подмигнул Павлу сторож. – Успокоился. Вот и вспомнил... Может, правда, вывалилось что, а?
Труп уже укладывали на носилки, когда Павел вернулся к месту происшествия. На асфальте виднелась кровь, но со временем от нее ничего не останется. А следы, оставшиеся от преступников, уже уничтожены. Санитары топтались сейчас по тому самому месту, откуда примерно стрелял убийца. Но там ничего и не было, кроме мелких камешков.
Павел подошел к Цветковой, которая также собиралась уезжать, спросил, что подозрительного она смогла обнаружить на месте преступления. Может, преступник что-то обронил, когда садился в машину. Но, как выяснилось, после себя он оставил только стреляную гильзу. Ну и пулю, которую выцарапали из дерева и приобщили к протоколу.
Тогда Павел просто пошел по дороге, в направлении, в котором скрылась машина с преступниками. Он внимательно смотрел себе под ноги – рассыпанная по асфальту щебенка, замасленная деревяшка, дырявый и грязный от времени целлофановый пакет в траве у обочины, обломок ветки, кусок кирпича, один старый окурок, другой, камушки, ржавая пружина от раскладушки, пластиковая дужка от очков, крупная хромированная гайка, обрывок газеты, выброшенной не одну неделю назад... Из того хлама, что попался Павлу на пути, он выделил только дужку от очков. Черный глянцевый пластик, еще даже не запыленный. Видно, что совсем недавно выпал из машины. Возможно, из той самой, на которой скрылись преступники. Уж ни ее ли пропажа так обеспокоила убийцу?
Сторож говорил, что преступник садился в машину нервно, суетно, и на нем были черные солнцезащитные очки. Что, если уже в машине, он сделал резкое движение, отчего от очков отскочила дужка? Она попала в щель между порожком и прикрытой дверью. А когда преступник эту дверь открыл, чтобы затем захлопнуть, дужка и вывалилась на дорогу. Он догадался, куда она делась, открыл дверь, чтобы найти ее... Но если это так, то его действия наводили на мысль о чрезмерном душевном волнении. Ну, как можно увидеть такую мелкую пропажу из быстро движущейся машины? А водитель не стал останавливаться, чтобы помочь ему. Не было у него на это времени.
Дорога находилась в стороне от основных магистралей – пользовались ею мало, к тому же дужка, видимо, стукнувшись об асфальт, отскочила на обочину. Не было на ней следов подошв и автомобильных колес, зато, возможно, на полированной поверхности остались жировые отпечатки пальцев.
Павел не стал поднимать дужку с земли, насколько мог низко склонился над ней, присмотрелся. Да, есть что-то похожее на жировое пятно...
– Что там у тебя такое? – спросила подошедшая Цветкова.
– Надеюсь, что улика, – разгибаясь, ответил он. – И с отпечатком пальца... Как минимум, одного пальца...
– Дужка от очков? Это интересно, – заинтригованно сказала капитан.
– Сторож говорил, что у преступника лицо широкое, поесть, сказал, любит. А очки, похоже, детские, ну, может, женские, в общем, небольшие. Скорее всего, потому и сломались, что на широкий фасад с трудом налезли.
– Хорошо, если так... Давай-ка, я это дело оформлю.
Ульяна сфотографировала дужку под линеечку, затем уложила ее в специальный пакетик, вписала находку в протокол.
– Если очки маленькие были, значит, преступник готовился к убийству сумбурно.