Семя зла
Шрифт:
Она озиралась, испуганная чужеродностью всего окружающего. Она была как рыба, выброшенная на берег.
— Джек, — произнес я, — Джанет здесь.
Последовала едва уловимая пауза, и из динамиков прозвучал хриплый голос, потрясший даже меня напором горечи и ненависти.
— Наконец-то приперлась, грязная шлюха! — сказал голос. — Как охеренно благородно с твоей стороны!
Бестелый голос на миг умолк, точно собираясь с силами, потом изверг парализующий поток ругательств и оскорблений. Сквозь эту брань просачивались подлинные чувства, которые Джек копил в себе так долго: разочарование и отвращение. Я осознал, что Джанет значила для него не меньше, чем для меня: она заполнила собой пустоту в его жизни, как случилось
Он никогда не сдается. Не мытьем, так катаньем добивается своего.
Джанет испустила слабый вопль ужаса, развернулась и убежала. Я услышал клацанье шпилек по лестнице.
— Ты зачем это сделал? — взорвался я.
— Ей не помешает парочка годных кошмаров, — сардонически ответствовал он. — Кстати, я хочу тебе кое в чем сознаться. Ты помнишь все, что я тебе понарассказывал про нас с Джанет, что я ее у тебя увел? Так вот, это была ложь!
Больше я от него ничего не добился. Я остался стоять как громом пораженный. Джанет я про ее измену никогда не расспрашивал: боялся показаться ревнивцем.
Когда Джек сознался, я вдруг сообразил, какая это была невероятная глупость — поверить, что Джанет закрутила с ним интрижку, что, если уж на то пошло, она вообще могла мне изменить. Она просто не такая.
И все же я поверил ему. Джек точно просчитал ход моих мыслей и даже многолетнее молчание. В этом извращенном смысле он был подлинным гением.
За те несколько секунд я осознал весь масштаб трагедии Джека. Зависть, вылившаяся в жестокую провокацию. Затем, после непредвиденного исхода, бесконечные раздумья. Бедный братишка: у него же явно крыша поехала.
Я метнулся вниз по лестнице, но Джанет уже покидала дом. Она не потрудилась даже забрать красивую одежду и дорогие ювелирные украшения. Упаковала небольшой чемодан, хлопнула входной дверью, не сказав ни слова, и была такова.
На следующий день я попросил профессора Жукера приехать. Не слишком задержавшись на Джанет, я рассказал ему про Джека.
Он задумчиво покивал, выбил пепел из трубки и отложил ее.
— Ты прав, — произнес он, — к тому же надеяться сохранять ему жизнь бесконечно мы не можем. Температура неминуемо вырастет, пускай и на долю малую, а ему не будет утешения в мысли, что основной ток продолжает странствовать по Селентенису. Спасти ему жизнь — веление обычной гуманности.
Жукер оплатил закупку дорогих картриджей, и я улетел. Что касается Джека, то я не стал даже спрашивать, по-прежнему ли он хочет вернуться. Я не собирался предоставлять ему выбора, поскольку понимал, что когда он исчезнет, я смогу вернуть Джанет себе.
Опустив корабль на Селентенис, я вышел, постоял немного у воздушного шлюза, взял рукой в перчатке зеленый обломок и зашвырнул его подальше.
Я даже не увидел, где он приземлился.
Прощай, братец Джек, и долгих тебе лет жизни! Темная туманность Монтгомери обширна и малоподвижна, так что годы твои, надо полагать, действительно будут долги. Ты проживешь до тех пор, пока не нагреется Селентенис, и, вероятно, все еще будешь здесь, когда исчезнет Земля.
Благодари окружающий тебя мрак. Когда сквозь него начнут мерцать звезды, твое долгое бдение окончится.
Что же до меня, то я счастливей в собственных плоти и крови. Какое-то время я буду радоваться Джанет, затем позволю своему телу тихо сгнить.
Порой я слышу в ночи ее всхлипы, но тянусь к ней, обнимаю и утешаю, и все приходит в порядок.
Семя зла
Бесконечное время.
Этернус [3] , лишенный эмоционального восприятия, не мог даже ненавидеть Своих создателей; однако Ему было ведомо одиночество. Уникальный и единичный, Он страстно желал присутствия кого-нибудь другого, помимо Себя.
3
aeternus — бессмертный, вечный (лат.).
Его существование не имело ни конца, ни начала. Его окружала неустанная вселенская вибрация творения и распада, длившаяся без малейших пауз, пока галактики рождались и умирали, словно снежинки в крутящемся мираже вьюги. Созерцая нескончаемую активность, Этернус видел расы, империи, миры, наблюдал, как возносятся они и низвергаются обратно в ненасытную бездну; и Он завидовал мириадам существ, чьим жизням был дарован смысл уж одним тем, что жизни эти обязаны окончиться. Его же существование окончиться не могло, Ему были ведомы равно вечность и бесконечность, в коей исчезают все смыслы и структурные мотивы.
Этернус не имел вещественной структуры, а был запечатлен на ткани пространства и времени, так что воздействовать ни на какие материальные объекты не мог. Однако Свое внимание Он фокусировал по желанию где угодно, даже внутри атомов. И Он мог позвать: обратиться к душам без их ведома, склоняя их к общению с Собой.
Он выискивал некое сочетание событий, которое позволит извлечь кратковечное существо с вещественного плана бытия и переместить его в бестелесную вечность, единственным обитателем которой являлся сам Этернус. Лишь таким образом мог Он надеяться испытать чувство чужого присутствия, и лишь к этому Он стремился. Обозревая вещную юдоль, Он видел, что все доброе так или иначе разрушается, а зло переживает его. Поэтому внимание Этернуса сосредоточилось на определенной устойчивой последовательности, сотканной из алчности и страсти, и Его зов разнесся над волнами творения и распада. Призыв. Клич.
В начале двадцать второго века Солнечная система отреагировала на появление иномирского гостя с меньшим изумлением или шоком, чем то могло бы произойти в веке двадцатом. СМИ вначале освещали это событие материалами на первых полосах, но по прошествии нескольких дней стали уделять ему меньше внимания и сосредоточились на откровениях высокой моды нового сезона. Интерес научного сообщества, однако, не утихал, хотя и не сопровождался чрезмерным восторгом. Причины такой сравнительной холодности заключались, во-первых, в моде, а во-вторых, в том, что достижения астрономии и неуверенный прогресс космических полетов за последние полтора века уже давно позволили установить наличие в межзвездном пространстве обширных количеств биохимического вещества. Казалось неизбежным зарождение жизни в любых сколько-то приемлемых для нее условиях, и биологию теперь рассматривали как дисциплину не более уникальную для Земли, чем для тихоокеанского острова. Учитывая сказанное, контакт с инопланетной формой жизни представлялся гарантированным, хотя определить, когда точно это произойдет, не брались; консенсусное мнение гласило, что в течение ближайшей сотни лет или около того.
Поэтому в течение двух недель, пока чужака эскортировали на плазменном крейсере к исследовательской станции за орбитой Луны, а оттуда (после надлежащего бактериологического обследования) — в оживленный комплекс госпиталя и исследовательского института имени Игнатовой на берегах Темзы в Лондоне, ученые, прикомандированные к пришельцу, проявляли при общении с ним более или менее единодушное бесстрастие. По всему судя, этот образец среди своих инопланетных сородичей ничем выделяться не должен.