Семья Звонаревых
Шрифт:
Потом полковник подозвал к себе старшего разведчика Гриценко.
— Слухай, що я тоби буду казать, — проговорил полковник и, показав листовку солдату, приказал: — Щоб ты, як хочешь, разузнал мне, яки шкидник листы разбрасывает. Мерзостники эти нам у спину нож всажают. Поняв, хлопчик, що от тэбэ треба?
— Так точно, Ваше высокоблагородие, понял. Изловить щпигунов и шкидников, — ответил Гриценко и отошёл от командира, стараясь понять, каким образом попали к Хоменко им самим так секретно розданные листовки. Не иначе в темноте обронил,
Когда Хоменко наконец ушёл, Гриценко неожиданно окликнула Звонарёва.
— О каких листках говорил с Вами полковник? — поинтересовалась докторша.
— Якись подпольни листки. Я их и не бачив. Що в них писано, не знаю, — уклончиво ответил солдат.
— А Вы бы поинтересовались, — посоветовала Звонарёва.
— Мы и без чтения знаем, что в них написано. Только про то балакать не треба, — замкнулся солдат и поспешил отойти от докторши.
Звонарёва решила завтра же поговорить с Гриценко и с Блохиным.
Около полуночи разведчики тихонько выбрались из окопов и незаметно направились в сторону немецких укреплений, откуда доносился смутный шум голосов, стук лопат и кирок. Немцы торопились исправить повреждения. Увлечённые работой, они не слышали продвижения русских разведчиков, хотя стояла тихая тёплая ночь. С речки поднимался лёгкий туман, над которым методично взлетали германские ракеты. Не было слышно ни единого выстрела, и только нестройный лягушачий концерт нарушал ночную тишину.
Разведчики осторожно навели лёгкие мостики через речку и перебрались на вражеский берег. Подрывники положили патроны под кое-где уцелевшую ещё проволоку, подожгли фитиль и вернулись назад.
Только когда грохнул взрыв, немцы начали усиленно пускать ракеты, застрочили их пулемёты, заполыхали зарницы орудийных выстрелов, и несколько снарядов с визгом разорвалось над русскими окопами.
Русские батареи не замедлили с ответом, и скоро загрохотал весь фронт. Прошло с полчаса, пока артиллерийская дуэль утихла, и только лёгкие батареи ещё продолжали вести редкий огонь, мешая немцам исправлять повреждённые заграждения.
Хоменко, обходя окопы, делал последние наставления командирам наступающих рот:
— Не терять связи со мной и артиллерией. Солдатам идти смело и бить немчуру беспощадно. Работать штыком и гранатой, и только когда захватим окопы — приниматься за стрельбу. Cмотри, Гриценко, щоб ты мэни завтра десяток германцев в плен забрав, — обернулся он к чернявому разведчику с Георгиевским крестом.
— Цилу дюжину заберу, а не десяток, Ваше высокоблагородие, — бойко отозвался солдат.
Проходя мимо одного из свободных блиндажей, Хоменко заметил в нём белую косынку и, осветив блиндаж электрическим фонариком, увидел сконфуженные лица Зуева и Осипенко.
— Тю, хай ему грец! Никак, ковбасник! Я-то думаю, шо вин свою ковбасу стереже, а вин замисть ковбасы та гарну дивчину тутечке караулыть, засмеялся Хоменко.
— Никак нет! Я только проводил
— Твою дивчину, сынку мий, постережуть четыре тысячи чоловик, тётя твоя спыть, а сам ты иди-ка до своей ковбасы. Смотри, як тилько займётся заря, я поднимусь з нею, — сказал Хоменко артиллеристу.
Ира тоже поторопилась прошмыгнуть в свой блиндаж.
После полуночи Хоменко прилёг, не раздеваясь, вздремнуть до рассвета. В полку остались бодрствовать лишь дежурные и часовые.
Батарея Кремнёва должна была всю ночь вести редкий огонь по противнику.
Тёплая ночь медленно плыла над израненной, искалеченной фронтовой землёй, призывая к отдыху и покою. Только резкие звуки орудийных выстрелов, грубо нарушая её тишину и обаяние, будили многоголосое эхо в лесу.
Выстрелам кремнёвской батареи вторила батарея Бояровского. На рассвете предстоял бой. Солдаты это знали. Прислушиваясь к выстрелам, не спали, и ночь казалась бесконечной.
Солдаты то и дело выходили из блиндажей, зевали, почёсывались, справлялись, долго ли ещё до рассвета, и опять скрывались в блиндажах в тщетной надежде заснуть под грохот пушек.
— Когда эта проклятущая война кончится? — сердито бурчали бородачи кремнёвской батареи. — Ни днём ни ночью нет покоя.
— Дурак, кто на войне думает о покое. Живым бы остаться и непокалеченным — и то хорошо, — отозвался Солопов.
— Как побьем немцев, так и пойдём по домам, — проговорил фейерверкер Симонин. — Но долгонько того нам придётся ждать.
21
Eдва засерел восток, как на батарею Кремнёва пришёл Хоменко.
— Пидлетим пид небеса, сынку! Треба побачить, що робится у немчуры, предложил он командиру батареи.
Капитан мигом оделся, и они вместе направились к батарее Борейко. Аэростат ещё только выводили из эллинга, когда офицеры подошли к нему. Зуев хриплым от сна голосом отдавал нужные приказания. Хоменко и Кремнёв наскоро ознакомились с парашютом и заняли места в корзине.
Утренний туман сильно ограничил видимость, но ждать, когда он разойдётся, не было времени. Осмотрев немецкие тылы против своего участка, Хоменко тут же на местности указал Кремнёву рубежи, которые он намечал занять в течении дня.
Гул моторов возвестил о приближении самолётов, и аэростат поспешили опустить на землю.
С первыми лучами солнца раздались и первые выстрелы тяжёлых батарей.
Хоменко Кремнёв заторопились на передний край обороны. Там они застали уже готовые к атаке головные роты.
И вот под прикрытием дыма от разрывов тяжёлых снарядов роты двинулись вперёд. Передняя волна атакующих быстро докатилась до Путиловки, переправились через неё и без единого выстрела достигла линии вражеских окопов. Солдаты быстро распространились по ним вправо и влево. Из уцелевших блиндажей виднелись поднятые вверх руки перепуганых немцев.