Семья Звонаревых
Шрифт:
— Брусиловским прорывом! — ответила Варя.
Борейко долго молчал, следя за Варей, за её ловкими руками.
— Да, это хорошо сказано, — наконец тихо проговорил он. — Настоящий прорыв. Лучше не скажешь. Теперь немцы покатятся… Только бы у нас хватило пороху…
В буквальном и переносном смысле, — подхватила Варя его мысль.
Звонарёва пинцетом вскрыла кровоточащую рану, извлекла из неё несколько мелких металлических осколков и сразу покраснела.
— Полюбуйтесь, — ткнула она один из них под нос немцу. — Ваши мерзавцы стреляют
— Только слабость и несовершенство русской техники не позволяют нам применять такие пули, — возразил Валь.
— Вздор! Мы не варвары и строго придерживаемся постановлений Гаагской конференции.
Обратившись к Борейко, она сказала:
— Счастливы Вы, Боренька! На вершок правее — и мы сегодня уже не беседовали бы с Вами. Теперь держитесь, дорогой.
В руке Звонарёвой сверкнул ланцет, и она двумя точными ударами глубоко вскрыла рану, из которой показался гной. Очистив рану, она вставила тампоны для дренажа. Капитан, бледно-серый от боли, с широко раскрытыми глазами, жадно хватал ртом воздух.
— Не найдётся ли у Вас стаканчика спирту? — наконец прохрипел он.
Варя налила ему полмензурки и, разбавив водой, подала ему.
— Больше не дам.
— Налейте, пожалуйста, верхнюю половину мензурки, — взмолился капитан.
Варя со вздохом повиновалась. Дрожащей от боли рукой Борейко взял мензурку и выпил спирт.
— Спасибо! Теперь потопаю к Вашему мужу.
Варя, проработавшая беспрерывно почти целые сутки, валилась с ног. Посмотрев, как фон Валь перевязывал раненых, она дала ему несколько указаний и вышла, оставив в блиндаже Ирину.
— С пяти часов утра я на ногах. Совсем одурела от запаха крови и эфира, — устало пожаловалось Звонарёва сестре. — Где тут можно растянуться на земле и полежать спокойно хотя бы с четверть часа?
— Вон там, на берегу Путиловки, случайно сохранилось несколько кустиков, — показала Ирина.
Варя прилегла в слабой тени кустарника и тотчас уснула.
Изредка доносилась редкая ружейная трескотня, прерываемая иногда дробью пулемёта. Лениво стреляли тяжёлые батареи. В воздухе надоедливо жужжал германский самолёт. Казалось, полуденный жар заворожил обе воющие стороны. Напряжённость боя явно спадала. Немцы и русские производили перегруппировки, подтягивали резервы, готовясь к новым ожесточённым схваткам.
Вдали басовито грохнула тяжёлая пушка, и высоко над головами просвистел снаряд. Через некоторое время долетел отдалённый ревущий звук разрыва.
Варя открыла глаза.
«Это пушки Сергея, — мелькнула мысль. — Я сплю уже полчаса», — она взглянула на часы.
Варя провела рукой по лицу, будто умываясь, стряхнула окончательно с себя сон, вскочила на ноги. После короткого отдыха её молодое лицо снова оживилось.
— Прекрасно отдохнула! Теперь могу опять взяться за работу, а то у меня уже начинали трястись руки от усталости, — проговорила она, входя в операционный блиндаж.
Подойдя к операционному столу, Звонарёва с удивлением
— Раневой шок, — пояснил Валь.
— Скорее камфару, — скомандовала Звонарёва.
Немец начал методически промывать шприц.
Варя вырвала у него шприц и сама сделала инъекцию. Пульс стал улучшаться, опасность миновала.
— Потрудитесь двигаться побыстрее, господин фон Валь, когда я Вам отдаю приказания! — резко проговорила Варя. — Блохин, подите-ка сюда.
— Сей секунд, Варвара Васильевна!
— Этот немец не хочет меня слушаться, из-за него сейчас чуть не умер раненый.
— Прикажете его порешить? — угрожающе вскинул Блохин винтовку.
При виде направленного на него штыка немец отчаянно заверещал:
— Вы не имеете права меня убивать! Женевская конвенция воспрещает применение вооружённой силы к медицинским работникам. Не понимаю, почему Вы так волнуетесь, фрау, в России много солдат. Одним больше, одним меньше — что это изменит?
— Ну и логика! Нечего сказать, хорош врач. Обождите пока, Филипп Иванович. Пуганули его — теперь будет послушнее, — закончила Звонарёва.
Солдат убрал винтовку. дальше работа протекала в полном молчании. Немец беспрекословно и расторопно исполнял все распоряжения Звонарёвой.
Немного погодя она прошла в соседний блиндаж поглядеть, как там идёт дело.
Глаза Гирштейна блестели от удовольствия, когда раненый облегчённо вздыхал и благодарно улыбался доктору.
— Гут, карош зольдат, молодец! — коверкал русские слова врач.
Гирштейн с увлечением ловко работал ланцетом. Осипенко едва успевала подавать инструменты и бинты.
— Он научил меня, как называется по-немецки вата, бинты, марля, так что я понимаю его без переводчика, — радостно сообщила Ирина.
Звонарёва ласково потрепала девушку по щеке.
— Очень рада, что у Вас всё в порядке. А у меня из-за оплошности фон Валя чуть не умер раненый…
Слова Вари услышали собравшиеся у перевязочного пункта раненые и моментально всполошились:
— Что же это такое, братцы? Немцы-врачи убивают наших раненых, а наша докторша тут под кустиком прохлаждается, — заорали в толпе.
— Бей немчуру, бей докторшу! — орали они, врываясь в блиндаж.
Гирштейн в ужасе поднял вверх руки и что-то закричал по-немецки. Осипенко от страха залезла под операционный стол и разрыдалась.
— Назад! Не смейте его трогать! — бросилась на помощь Гирштейну Звонарёва, загораживая собой врача.
— Бей её, коли она за немца! — кинулся было к Звонарёвой один из солдат.
— Куда прёшь, осади назад! — вступился пожилой солдат. — Мы свою докторшу в обиду не дадим! Кто её только тронет, всех перестреляем на месте!