Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 1. Маска из ниоткуда
Шрифт:
— Нет. Сядьте, — сказал Бриджмен, подавая пример. — Я слышал, как вы говорили с кучером, когда расплачивались. Вы явно плохо владеете английским. И одеты не так, как подобает вашему возрасту, хотя элегантно и по-английски. Это не ваша обычная одежда, она сшита по случаю, чтобы придать вам вид англичанина. Вы кажетесь печальным, одиноким и напуганным. Я вывел из этих наблюдений, что вы не из Саутгемптона, а из какой-то далекой страны. Поскольку в порт только что прибыла «Принцесса Виргинии», доставившая мне груз акации, я заключил, что вы тоже были на ее борту. Тем
Джон наклонился к своему гостеприимцу, округлив глаза. Услышанные им слова были сказаны мягко, но от этого их смысл не становился менее ужасающим: он был раздет догола. Как ни старался он натянуть на себя новую кожу, она свалилась с него. Он подумал с испугом, что проницательный хозяин дома, быть может, проник и в тайну его бегства из Мехико, догадавшись об убийстве.
Так что он был целиком отдан на милость Бриджмена. Но что еще знал этот англичанин? И чего ему от него надо, в конце концов?
У Джона мелькнула мысль о бегстве. Домчаться до комнаты, схватить ларец и скрыться в ночи… Но куда бежать? Где скрыться? Он напрягся, приготовившись дослушать остальное.
Бриджмен продолжил тем же тоном:
— Никто не ждал вас на набережной, ваша очевидная растерянность позволила мне предположить, что у вас тут никого нет. А возможно, и в целом свете…
Все это было ужасной правдой.
— Чего вы хотите? — оборвал его Джон хрипло, едва сдерживая слезы.
Он не опроверг ни одно из утверждений Бриджмена, собственным молчанием подтверждая правильность его умозаключений. Тот вскинул брови и ответил с улыбкой:
— Ничего такого, что было бы вам неприятно, Джон, если позволите мне вас так называть, пока не узнаю ваше подлинное имя. И меньше всего я хочу отбить у вас аппетит, что крайне огорчило бы моего повара, приготовившего нам превосходную говядину с корочкой.
— Откуда такая участливость? Вы же не Христос!
— Нет, конечно, вы сами в этом убедитесь, — ответил Бриджмен, опять улыбнувшись. — Видите ли, Джон, мне пятьдесят лет. В этом возрасте мужчина или женщина, если не имеют потомства, начинают сокрушаться о том, что им некому передать свое истинное богатство — жизненный опыт. Случай поставил вас на моем пути, как и меня на вашем.
Он пристально посмотрел на Джона. Взглядом прямым и печальным. Юноша нахмурился. Ему очень хотелось поверить этому объяснению. И он в него почти верил. Он так устал без конца остерегаться всего и всех.
Он вздрогнул, когда Бриджмен позвонил в стоявший у него под рукой колокольчик.
— Бенедикт, — громко объявил англичанин подошедшему слуге, — думаю, мы проголодались.
Поворот был столь неожиданным, что Джон рассмеялся, восхищенный самоуверенностью хозяина дома.
— Вот видите, — сказал тот, — понятливость — лучшее в мире средство для поднятия аппетита.
Впервые за свои семнадцать лет Джон Таллис, бывший Винсент Дрейк, бывший Висентино де ла Феи, почувствовал, что к нему относятся с уважением.
Салат из репы с ветчиной послужил неплохой разминкой перед
Впервые за долгое время Джон Таллис спал в эту ночь сном праведника. Тем не менее заснул он не сразу. Закрыв дверь на задвижку и задув свечу, он еще не один час перебирал в уме каждый миг, каждое сказанное этим вечером слово, пытаясь обнаружить хоть малейший признак лицемерия. Но тщетно. Потом услышал сквозь стены, как настенные часы отбивают полночь, и в конце концов забылся сном.
8. СМОТРИТЕ, СОЛОМОН, СМОТРИТЕ…
Прошла неделя, приглушив недавние страхи и невзгоды Джона Таллиса, казавшиеся ему теперь совсем далекими. Он видел Соломона Бриджмена каждый день за завтраком и за обедом, но то ли из лукавства, то ли будучи очень мудрым, негоциант не задал своему гостю ни одного вопроса о его прошлом, хоть и явно драматическом, раз оно толкнуло его покинуть Новый Свет. Казалось, он довольствовался собственными умозаключениями, наверняка благодушно полагая, что язык молодого человека развяжется сам собой.
Вопреки своей юношеской беззаботности, Джон и сам догадывался, что в конце концов не устоит перед такой добротой. Правда, он еще не знал, когда и как это произойдет, а пока прогуливался по Лондону и по парку, постепенно овладевал английским и размышлял о своем благодетеле. Поскольку Бриджмен, несомненно, был архангелом, извлекшим его из тьмы. Но Джон даже смутно не представлял себе, как сложатся их дальнейшие отношения. Останется ли он и дальше на Бромптон-роуд, где о нем заботились и чуть ли не баловали? Но Джон так и не узнал подлинных намерений своего гостеприимна, и еще менее — какой опыт тот намеревался ему передать.
На восьмой вечер, за ужином, Джон сказал Бриджмену:
— Сэр, у меня чувство, что я злоупотребляю вашей добротой. Мне было бы не так неловко, если бы я смог быть вам чем-то полезен.
— А вы и можете, — ответил Бриджмен. — Я был бы рад иметь помощника в моих делах. А заодно и обучить вас тому, как делаются дела в этом мире. И коли так, можете звать меня просто Соломоном.
Потом они сошлись на том, что фамилия Таллис не слишком уместна, и Бриджмен предложил Джону назваться Яном Хендриксом, голландцем, что могло бы оправдать его иностранный акцент. И Ян перестал таскать с собой повсюду ларец, найдя в своих покоях надежный тайник — вазу Боргезе на большом каменном постаменте между двумя окнами. Даже самому дотошному слуге не пришло бы в голову заглянуть туда.
— Для начала я буду платить вам жалованье младшего клерка, — сказал Бриджмен, — то есть десять фунтов в месяц.
— Я был бы этим очень польщен, — ответил Ян, но не смог подавить улыбку.
— Почему вы улыбаетесь?
— От удовольствия, Соломон.
Но после ужина, когда они допивали бутылку кларета, начатую за столом, Бриджмен в первый раз спросил у новоявленного Яна Хендрикса:
— А что вы храните в той сумке, которую не выпускали из рук в первые дни?
Вопрос был прямой. Последовало молчание. Ян покраснел. Он предчувствовал, что час откровений пробил.