Сентиментальные агенты в Империи Волиен
Шрифт:
— Не позволите ли вы мне вести сегодняшнее заседание суда? — буквально закричал Спаскок.
— Прошу прощения.
— Мадам высказалась по делу, — заметил Грайс.
Опять столкнулись двое этих худых, нервных, замученных, дрожащих людей. Оба явно были готовы накинуться друг на друга, и в то же время каждый был готов охранять интересы оппонента и заботиться о противнике, как о себе.
— Да, пожалуй, — сказал Спаскок, — но подобный подход неуместен, и я просто не могу…
— А ты сделай уступку. Для прочтения этого Второго пункта «Обвинения» потребуется
— Просто в голове не укладывается: все кому не лень советуют мне, судье, как вести дело в моем собственном зале суда. Но если вы настаиваете…
— Ничего я не настаиваю, просто прислушайся к здравому смыслу…
С улицы донеслись топот ног и крики толпы.
— Ну, я допускаю, но вообще-то это совершенно…
— Я знаю, незаконно, но… — Грайс сделал знак Стилу, тот двинулся к свидетельскому месту и встал там в ожидании. Опять наступило долгое молчание. Волиен по сути дела не понимал, что на них вот-вот нападет Мотц: «Сириус» — этим словом они обозначали любую грозящую им опасность.
Но каков был контраст между этим существом и ими, между этим мотцанцем и любым тогдашним жителем Волиена.
Вот он стоит, невероятно сильный человек, клубок мышц и сдерживаемой энергии, не делающий ни единого лишнего движения, — к такой экономии движений приучают себя люди, живущие на пределе. Стил не крупнее любого волиенца. Он ничуть не умнее их. Генетически он ничуть не более одарен. Но, глядя на него, волиенцы позволили себе долгий вздох и переглянулись, демонстрируя пренебрежение.
«Шпион»— это слово зашелестело в атмосфере зала, запущенное, как всегда, Кролгулом. Однако оно долго не продержится тут; его как будто отвергала сама атмосфера зала.
— Я не шпион, — произнес Стил неторопливо, но решительно. — Меня пригласили на этот суд, чтобы помочь.
— Так все шпионы говорят, — намекнул Кролгул, и тут Инсент его одернул:
— Прекрати, агент Шаммат!
Он не хотел произносить этого слова, но раз уж произнес, то надо быть последовательным. Инсент обернулся к Кролгулу, который, со своими впалыми щеками, развалился, позируя, на своем месте и смеялся.
— Фашист, — сказал Кролгул. Инсент не дрогнул.
Председатель жюри присяжных сказала, явно теряя терпение:
— Судья, давайте продолжим слушание дела. Я уверена в добрых намерениях этого джентльмена, но меня с детства раздражают подобные перепалки.
— Она абсолютно права, — согласился Спаскок. — Давайте продолжим.
— Я хочу, чтобы ты, Стил, рассказал историю своей жизни, — попросил Грайс.
Стил так и сделал. Ложная скромность не в привычках мотцанцев, и его рассказ, который ничего не приукрашивал и ничего не умалял, произвел впечатление. Когда казалось, что он чего-то недоговаривает, вмешивался Грайс:
— Помнишь, Стил, ты мне рассказывал, что жил один в то время, не имея родных, и зарабатывал себе на жизнь, выкапывая эти растения и…
— Нет, это было во второй раз, когда я оказался один. В первый раз я нашел работу у торговца рыбой, — снимал кожу с рыб.
— Что он делал с этой кожей?
— С кожей? А вычто
— Мы — ничего, — сказал Грайс.
— Нам ни к чему эти отходы, — послышалось со скамей публики.
— Отходы? — И Стил снял с себя толстый, сложной конструкции пояс, утыканный ножами, иглами, карманчиками, всевозможными приспособлениями. — Из рыбьей кожи, — пояснил он.
— Здорово. Так как ты жил, оставшись сиротой?
— Какое-то время зарабатывал на жизнь воровством, потому что надо было что-то есть, а потом отправился на торфяные пустоши, выкапывал там съедобные растения, продавал их в поселках. Я так прожил три М-года.
— И тебе было тогда десять лет?
— Да.
— И ты содержал своих брата и сестру, и все вы жили в пещере возле поселка, где двое младших детей могли работать — чистить рыбу?
— Да.
— А потом, как только брат и сестра немного подросли, вы трое уехали в незаселенный регион Мотца и заложили там свой поселок, осушали болота и копали канавы, а потом пришли другие и присоединились к вам?
— Да.
— Не будете ли добры сказать суду, что вы вообще умеете делать?
Стил минуту подумал, а потом завел перечисление, которое длилось несколько минут. Он начал: «Я знаю все процессы цикла обработки рыбы — как ее поймать, очистить, засолить — и могу изготовить любые рыбопродукты, умею осушать скудные твердые глинистые почвы и очищать их, я могу сажать и выращивать деревья, еще я могу…» Закончил он словами: «Я умею осуществлять руководство поселком и управляться со всей техникой, нужной для этого. Кое-какие устройства мы позаимствовали у вас».
В зале стояла тишина.
Спаскок поинтересовался:
— Я правильно понял твой тезис, Грайс? Что Волиен, твоя родина, не предоставила тебе такого достаточно всестороннего образования, каким овладел Стил?
— Вот именно.
— Мне кажется, судья, он хочет нам сказать, что жизненные лишения сделали Стила тем, что мы видим перед собой, — и чем восхищаемся, — заметила Аритамея.
При ее словах со скамей публики донеслись слабые аплодисменты, и Спаскок возмущенно закричал:
— Тут вам не народный театр!
— Я никогда не встречала подобного человека, — продолжала Аритамея. — Уверена, никто из нас не встречал. Но вы действительно жалуетесь, губернатор Грайс, на то, что Волиен не вынудил вас жить полуголодным, не обращался с вами так жестоко, и все в этом роде?
— Не совсем так, — сказал Грайс, хотя его тезис и был недалек от высказанной женщиной мысли. — Я знаю только одно. Я гожусь только для одного, если и гожусь, — для управления колонией. При условии, что мне дадут достаточно подчиненных, которым можно поручить грязную работу. О, я не разбираюсь ни в какой технике, нужной для администрирования. И всю свою жизнь я был мягким, потакавшим своим прихотям, слабым человеком. Я не могу вынести ни малейшей неудачи, ни жизненных трудностей. Я не мог бы выжить ни дня без удобств и комфорта, к которым привык за свою жизнь. По сравнению с этим вот Стилом, по сравнению с мотцанцем, я ничто.