Сентябрь
Шрифт:
Вайолет вздохнула:
— Не одобряю, но понимаю. Трава всегда зеленее на другом склоне холма, человеческой природе свойственно желать того, чего не имеешь.
Она подумала об Алексе, об ее очаровательном домике на Овингтон-стрит, о материальном благополучии, которое ей досталось в наследство от бабки с материнской стороны. И в душе у нее шевельнулась тревога.
— Но самое плохое, — продолжала она, — что когда доберешься до той зеленой травы, обычно оказывается, что она тебе вовсе ни к чему.
Он молчал. Она нахмурила брови.
— Скажите мне, что вы о нас всех думаете? — задала она вопрос напрямую.
Ноэль даже вздрогнул от неожиданности.
— Я… я еще не успел толком составить мнения…
— Вздор. Успели и составили. Например, вы, может быть, полагаете, что мы — блестящее
Он рассмеялся. Хотя, возможно, его смех скрывал некоторую долю смущения. Вайолет готова была это допустить.
— Насчет аристократизма не знаю. Но согласитесь, что вы живете тут довольно роскошно. В южных графствах, чтобы вести такой образ жизни, надо быть трижды миллионером.
— Но здесь Шотландия.
— Именно.
— Значит, вы и вправду считаете нас аристократами?
— Нет. Вы просто другие.
— Не другие мы, Ноэль. А такие же, как все. Самые обыкновенные люди, только нам выпала великая удача вырасти и жить в этом благословенном раю. Не спорю, тут есть и титулы, и землевладения, и большие дома, и некоторые пережитки феодализма, но стоит поскрести любого из нас, вернуться на одно-два поколения назад, и найдешь простых земледельцев, мельников, овцеводов, мелких фермеров. Шотландские кланы — это удивительное явление. Тут не было слуг и господ, все только члены одной большой семьи. Поэтому шотландский горец шагает по жизни гордо, с достоинством, а не мучается комплексом неполноценности. Он знает, что он ничем не хуже вас, а, пожалуй, и получше. Да еще благодаря индустриальной революции и викторианским деньгам многие усердные труженики разбогатели и образовали многочисленный и благоденствующий средний класс. Арчи — третий лорд Балмерино, однако его дед составил себе состояние в мануфактурной промышленности, а рос-то просто на улице. Или вот мой отец, он начал жизнь босоногим сыном мелкого фермера на острове Льюис, но судьба наградила его умом и страстью к образованию. Он зарабатывал себе стипендию за стипендией, пошел учиться медицине, стал хирургом и достиг больших высот — получил кафедру анатомии в Эдинбургском университете, а затем и титул. Сэр Гектор Айкенсайд. Звучит, да? Но он всю жизнь оставался скромным непритязательным человеком, и поэтому его не только уважали, но и любили.
— А ваша мать?
— У мамы как раз совсем другое происхождение. Действительно аристократическое. Она была леди Примроуз Марр, из старинного и знатного приграничного рода, который, исключительно по собственной вине, докатился до полной нищеты. Замечательная красавица была. Прославленная. Миниатюрная, изящная, пепельная блондинка, она носила высокую прическу, и казалось, ее нежная шейка вот-вот подломится под этой массой. Мой отец увидел ее на городском балу или на каком-то приеме и сразу влюбился. Я не думаю, что она ответила ему взаимностью, но он тогда был уже видным человеком, да к тому же вполне богатым, и у нее хватило ума сообразить, с какой стороны ее хлеб намазан маслом. Родня, хоть и не в восторге от такого брака, возражать не стала… наверное, рады были сбыть девушку с рук.
— И как они жили, счастливо?
— По-моему, да. Они очень друг другу подходили. Поселились в высоком, продуваемом сквозняками доме на Хериот-роу, там я и родилась. Мама обожала Эдинбург, светскую жизнь, гостей, театры, концерты, балы, приемы. А отец оставался в душе деревенским жителем, чье сердце — в горах. Он любил Страткрой и каждое лето приезжал сюда рыбачить. Когда мне было пять лет, он купил землю на южном берегу реки и построил Балнед. Отец еще работал, я училась в школе в Эдинбурге, так что сначала считалось, что это вроде как охотничий дом, чтобы проводить свободные дни. Но для меня тут был рай, я весь год только и жила, что мечтой о лете. А когда отец уже оставил службу, мы вообще поселились в Балнеде. Мама пыталась сопротивляться, но у отца была железинка в характере, и ей пришлось, в конце концов, довольствоваться тем, что есть. Она приглашала гостей, всегда было с кем составить партию в бридж, что ни вечер, у нее званый ужин. Но дом на Хериот-роу мы сохранили, и когда, бывало, дожди зарядят совсем уж невыносимо или изо дня в день дует ледяной зимний ветер, она всегда под каким-нибудь предлогом возвращалась в Эдинбург. А то соберется и уедет в Италию или на юг Франции.
— А вы?
— Я же сказала, тут был мой рай. Я росла единственным ребенком в семье и причиняла матери одни разочарования: не только большая и толстая, но к тому же еще и дурнушка. Возвышалась над сверстниками на голову и в танцклассе была безнадежна, ни один мальчик не хотел со мной танцевать. В эдинбургском свете со мной была сплошная мука и все не слава Богу, а вот в Балнеде совершенно не имело значения, какая я с виду. В Балнеде мне можно было быть такой, какая я есть.
— А ваш муж?
— Мой муж, — теплая улыбка преобразила старческие черты Вайолет. — Моим мужем был Джорди Эрд. Я вышла замуж за своего самого лучшего друга, и за тридцать с лишним лет семейной жизни он не перестал быть моим лучшим другом. Не многие женщины могут так сказать.
— Как вы познакомились?
— На охоте, в горах Криген Даб. Отца пригласили в охотничий выезд лорда Балмерино, а так как мама находилась где-то на Средиземном море, он взял с собой меня. Я всегда страшно любила ездить с отцом стрелять куропаток и очень старалась, чтобы от меня был прок, носила его патронташ, сидела с ним в скрадке тихо, как мышь.
— И Джорди тоже был там одним из охотников?
— Нет, Ноэль. Джорди был одним из загонщиков. Его отец, Джейми Эрд, служил у лорда Балмерино главным лесничим.
— Вы вышли за сына лесничего? — голос Ноэля прозвучал недоуменно, но в то же время и восторженно.
— Ну да. Отдает «Любовником леди Чаттерли», [24] не правда ли? Но уверяю вас, совершенно ничего похожего.
— И когда же это произошло?
— В начале двадцатых. Мне было десять, а Джорди пятнадцать. Он мне показался самым красивым мальчиком на свете, и когда подошло время пикника, я взяла свои сэндвичи и села рядом с ним, с той стороны, где были егеря и загонщики. Сама его выбрала. С тех пор он стал моим другом, а я была его тенью, и он оказывал мне всяческое покровительство. Кончилось мое одиночество, теперь со мной был Джорди. Целые дни напролет мы проводили вместе под открытым небом. Он учил меня удить лосося и вылавливать руками из-под камня форель. Иной раз мы за день проходили по многу миль, он показывал мне ложбинки, где паслись олени, и скалистые вершины, где гнездились орлы. И после целого дня на вересковых холмах он приводил меня в домик, где жили его родители… где теперь живет Гордон Гиллок, лесничий у Арчи… И миссис Эрд кормила меня ячменными лепешками и сладкими булочками и поила крепким чаем из своего лучшего глазурованного чайника.
24
Роман английского писателя Д. Г. Лоуренса (1885–1930).
— А ваша мать не возражала против такой дружбы?
— Я думаю, она рада была, что я не болтаюсь под ногами. Она ведь знала, что ничего худого со мной не случится.
— Джорди пошел по стопам отца?
— Нет. Он был вроде моего отца, умный, книжная душа. Хорошо учился. У моего отца он всегда находил поддержку, верно, папа узнавал в нем что-то от самого себя. В результате Джорди кончил среднюю школу в Релкирке, а потом поступил учеником в аудиторскую фирму.
— А вы?
— Я, к сожалению, еще должна была расти. Не успели оглянуться, а мне уже восемнадцать лет, и мама убедилась, что ее Гадкий утенок превратился в Гадкую утку. Несмотря на рост и отсутствие светских талантов, она решила все-таки вывезти меня «в свет», по полной программе: сезон в Эдинбурге, представление королевской семье в Холируде. Меня это совсем не прельщало, но Джорди уехал и жил в Релкирке, и я, пораскинув умом, решила тут ей уступить, чтобы она потом смирилась с тем бесспорным фактом, что кроме Джорди Эрда я ни о каком другом муже и думать не хочу. Конечно, мой светский дебют обернулся полным провалом. Наряженная в вечернее платье до полу, атласное, все в блестках, я больше всего походила на комическую «даму» из детского спектакля. Сезон подошел к концу, а я так и осталась никому не интересной, не нужной, не обрученной. Мама, страдая от унижения, привезла меня обратно в Балнед, где я снова расставляла в комнатах цветы, выводила собак гулять и… ждала Джорди.