Сентябрьские розы
Шрифт:
– No despiertas, Дон Хуан, – перебила Тереза.
Она заказала соленую свинину с гарниром из гигантских бананов.
– Попробуйте, это очень вкусно.
Молодые женщины уже обкусывали поджаренную корочку.
– Mira, Гийом, все молодые люди за соседними столиками поглядывают на тебя с завистью. Они думают: «Две женщины для одного этого иностранца – это слишком».
В течение всего обеда не смолкали стихи, песни и смех.
XIV
Глухой звук башенных часов показался
– Больше никогда! – повторял он.
Без всякой радости он выполнил необходимые утренние ритуалы, позвонил Долорес, затем просмотрел почту, только что принесенную посыльным. Там было письмо от Полины, весьма остроумное и, как ему показалось, ироничное. В девять часов в дверь постучала Лолита и вошла в его номер со словами:
– Можно мне на минутку?.. Я не хочу превращать последний день в похоронную мессу, querido, но мне так грустно и тревожно.
– Сегодня мне хотелось бы сходить вместе с тобой за покупками, – сказал он. – Ты говорила, что сегодня твой день рождения. Я хотел бы купить тебе какую-нибудь вещицу, которая будет напоминать тебе обо мне. Может быть, тебе чего-нибудь хочется?
Лицо Долорес просияло. Она запрокинула голову и взъерошила пальцами локоны:
– Как это мило с твоей стороны, Гийом!.. Да, мне уже давно хочется золотой крестик, чтобы носить на шее, мне было бы приятно получить его от тебя в подарок. Я видела вчера такой, большой, очень красивый, в витрине ювелирного магазина «Calle Real». Давай сходим туда вместе?
Они, по обыкновению, разыграли спектакль для посторонних, появившись в холле гостиницы порознь, с интервалом в пять минут. Спускаясь по лестнице, Фонтен размышлял: «Заблудшая душа! Она искренне верит, для нее это естественно, как дышать, и так же естественно получить в подарок от случайного любовника религиозный предмет… Перикола! Только еще больше актерского обаяния…»
Когда он увидел ее внизу у лестницы, глаза его наполнились слезами. «Больше никогда», – вновь подумал он. Затем произнес вслух специально для кассира, который, впрочем, не слушал:
– Buenos d'ias, se~nora.
Прогулка по многолюдным, шумным улицам с криками индейцев: «Qu'e tal!.. Hombre!», затем поход к ювелиру на какое-то время развеяли их печаль. Лолита выбрала простой, без украшений, массивный крест. Она тотчас же надела его на шею и благодарно взглянула на Гийома. Когда они оказались на улице, она крепко уцепилась за его руку:
– Я так хочу быть с тобой, Гийом, гулять, ходить по магазинам, вместе обедать, никогда не расставаться… Ты правда не можешь остаться еще недели на две? Ну хотя бы на одну? Ректор Медельинского университета приглашал тебя читать лекции студентам. Соглашайся. А я постараюсь сделать так, чтобы мы там были вместе. Мы проведем две восхитительные недели, no? Не надо упускать
Он был искренне тронут, но грустно ответил:
– «Задержите приход старости?..» Увы, Лолита, это невозможно. Петреску уже договорился о датах моих выступлений в Нью-Йорке и Филадельфии, и потом, во Франции меня ждет жена… Знаю, ты не любишь, когда я говорю о ней, но тем не менее…
– Не надо верить тому, что я говорю. Мне даже нравится, что ты любишь и ценишь свою жену… Иногда я сердилась, но я еще больше уважаю тебя, ты не стал мне жаловаться, что несчастлив в семейной жизни, в отличие от большинства женатых мужчин, которые ухаживали за мной… Я должна тебе сказать кое-что, о чем ты, возможно, не догадываешься: ты любишь и почитаешь свою жену больше, чем меня.
– По-другому, – поправил он. – И возможно, ты права: больше.
– Спасибо, что ты честен со мной.
Днем он должен был присутствовать на официальном обеде, поэтому им пришлось расстаться, но вечером она тоже оказалась приглашена на прощальный ужин, который давал Мануэль Лопес вместе, как он выразился, «со всеми поэтами министерства». Ужинали у доньи Марины, атмосфера была сердечной и немного грустной. За эти несколько дней между Фонтеном и этими людьми возникла искренняя привязанность. Даже несколько неуместное присутствие Долорес их не столько шокировало, сколько очаровало. Чувствительные к красоте и таланту, они полюбили compa~nera. В этот вечер донья Марина превзошла самое себя и после каждого блюда, подсев к их столу, принимала участие в разговоре, восхищая гостей своим грубоватым остроумием. Разумеется, читали много стихов, Долорес пела фламенко, и лишь ближе к полуночи «поэты» отвезли Фонтена и его подругу в гостиницу. В холле она громко, чтобы слышала консьержка, сказала:
– Buenas noches, maestro… – Затем тихонько добавила: – Мне пойти с тобой или ты хочешь выспаться?
Он пожал плечами:
– Выспаться? Ты думаешь, я буду спать?
– Разве ты не Золушка?
Улыбаясь, она ушла, но минут через пять уже стучала в его дверь.
– Я хочу провести эти последние часы в твоих объятиях, – сказала она, – как в тот день, когда у меня случился приступ удушья. Помнишь, какой ты был милый?.. Но сегодня задыхается моя душа, а это гораздо больнее.
Он выключил свет во всем номере, оставив только ночную лампу, сел на диван, а Долорес легла, положив голову на грудь Гийома.
– Ах, Лолита, – вздохнул он. – Все кончено… Твои прекрасные глаза больше не утонут в моих, никогда не будет тех прекрасных вещей, от которых билось мое сердце…
– Да благословит тебя Господь за все, что ты мне дал! – воскликнула она.
– Я? Но я не дал тебе ничего. Это ты мне подарила столько всего. С тобой было так хорошо говорить и молчать. Я любил твой смех и твои слезы, твои безумства и твое благоразумие. Идти рядом с тобой, заходить в книжный магазин, обедать в индейском ресторанчике – все было восхитительно… Как мне будет не хватать тебя! Мое тело и моя душа будут искать тебя. Ах, Лолита!