Сэр Евгений. Дилогия
Шрифт:
"Как я и думал, пятьдесят-семьдесят человек. Где-то в этих пределах. Плохо, что никто не знает, где они сейчас. Что делать? Хорошо было бы разбить отряд на три части и прочесать район мелким гребнем, да вот только офицеров у меня толковых нет. Преданные и храбрые есть, а вот умных, чтобы возглавить такой отряд и проявить инициативу…. Увы и ах! Ладно, наберемся терпения. С утра опять разошлю дозоры. Если завтра новостей не будет - пойдем дальше. А по пути группы разведчиков будут широким гребнем прочесывать местность. Не может быть, чтобы кто-то их не видел".
Две
– По коням!!
Спустя десять минут я скакал во главе отряда латников в указанном направлении. Хотя кони мчали почти на пределе своих сил, бешеная гонка ничего не дала - мы приехали слишком поздно. Картина обрушившихся стен, обугленных балок с пляшущими языками пламени и мертвых тел, была мне уже привычна, если бы не одна деталь: женские трупы, разбросанные среди развалин, были монахинями.
В эти времена бедствия, голод, эпидемии воспринимались куда трагичнее и страшнее, так как помощи простому человеку ждать было неоткуда, оставалась только уповать на милость Божью. Господь был не только последней надеждой, но и грозным судьей, который наказывал людей за их грехи. Поэтому, чтобы замолить грех или вознести молитву о благодеянии, люди шли в храм или монастырь, их служители считались проводниками слова и воли Бога на земле. Естественно, что народ считал церковь и священнослужителей под защитой Создателя, ведь тем, кто посмеет покуситься на них, не избежать гнева Божьего, который рано или поздно поразит всех совершивших этот страшный грех.
Мне понадобилось много времени, чтобы понять, как мыслит и воспринимает окружающий мир человек, пропитанный верой в Господа со дня своего рождения, зато теперь я знал, о чем сейчас думают за моей спиной примолкшие латники. Несмотря на то, что все эти парни время от времени нарушали Божьи заветы, они не считали себя преступниками, потому что были солдатами. Наемники верили в Бога, молились, ставили свечки своему святому, но если говорить честно, их вера вспыхивала ярко только тогда, когда им было особенно плохо или чего-то страстно хотели. В остальное время солдаты предпочитали верить в свой меч и госпожу Удачу.
Но сейчас даже самые отпетые из моих головорезов считали, что совершен злодейский грех, и те, кто его совершил, должны понести кару. Кто-то истово и горячо начал читать молитву, и в следующую секунду ее подхватило сразу несколько десятков голосов. Голоса звучали вразнобой, хрипло и грубо, но было в этом пении чувство, которое люди называют выражением "вложить душу". Дав закончить солдатам молитву, я скомандовал:
– Искать! Может, хоть одна живая душа осталась!
Воины рассеялись среди развалин. Не прошло и пяти минут, как ко мне подбежал латник.
– Сэр! Сэр! Там…. Подойдите! Вас ждут!
Торопясь, я резко свернул за угол разрушенного огнем здания, и чуть не наступил на изуродованный труп монахини. Обогнув его, быстрым
Взяв себя в руки, я прислушался к разговорам в толпе и понял, что воинов поразило простое деревянное распятие, которое было зажато в тоненьких пальчиках подростка. Ребенок просил защиты у Бога, а вероотступники его убили, значит пошли против Создателя. Подлые еретики надругались не просто над девочкой, они надругались над верой! Над их верой! Над тем чистым и светлым чувством, которое бережно хранилось в глубинах огрубевших душ солдат. Сейчас там кипела только незамутненная ненависть. Глядя в горящие глаза своих солдат, я понял фанатизм людей, которые во имя веры шли на костер сами или посылали туда других. Внутри меня пробежал холодок.
Мимо монастыря шла всего одна дорога, поэтому, выведя людей из развалин, я приказал:
– На коней! В погоню!
Спустя полторы мили, неожиданно послышался слабый вскрик в стороне. Придержав лошадь, я оглянулся и увидел протянутые руки солдат, указывающих в сторону рощи оливковых деревьев, лежавшей по левую сторону дороги. Махнул рукой в этом направлении и отряд, развернувшись, поскакал в сторону оливковой рощи. Не доезжая до нее ярдов пятидесяти, дал команду спешиться. Латники почти бесшумно двинулись вперед, охватывая видневшуюся среди сплетения деревьев поляну. Наше появление оказалось неожиданным для группы из шестерых насильников, да и трудно оказывать серьезное сопротивление, когда у тебя спущены штаны.
Двоих насильников, солдаты, словные рассвирепевшие псы, буквально порвали на куски. Мне с трудом удалось вырвать оставшихся разбойников из рук озверевших солдат, да и то благодаря Черному Дику с его парнями. После кровавой расправы, случившейся на их глазах, несчастных женщин с большим трудом удалось убедить, что мы их спасители. Они немного отошли от случившегося только тогда, когда, закутанные в плащи и напоенные вином, уже возвращались обратно к монастырю. На вопросы монахини отвечали зажато и скомкано, все время срываясь на плач. Вдруг одна из монахинь неожиданно задала вопрос, с надеждой вглядываясь в окружавшие лица:
– Что с детьми? Они живы?
Сразу наступила мертвая тишина. Не дождавшись ответа, женщина заплакала навзрыд. Когда она немного успокоилась, то смогла нам рассказать, что при монастыре был детский приют, где жило девять маленьких детей-сирот. Когда мы вернулись к развалинам монастыря, солдаты, соскочив с лошадей, бросились на поиски детей. Их порыв был мне понятен. Почти треть моих людей имела в Англии семьи, а значит, детей, по которым сильно скучали. На этот раз поиски затянулись, и я решил присесть в тени монастырской стены. Но только успел сесть, как прибежал солдат с напряженным лицом, которое не предвещало добрых вестей.