Сэр Евгений. Дилогия
Шрифт:
По словам графа, который в свое время хорошо знал Буанаротти, тот был неплохим полководцем и опытным солдатом, так что война обещала быть нелегкой. Судя по данным полученным от лазутчиков, под рукой правителя города было около пяти сотен солдат, а Анжело ди Фаретти получил под свое начало две тысячи человек, что давало значительный перевес в силах. В придачу он получил двенадцать мощных баллист. Правда, по большему счету они были приданы армии только для устрашения, потому, что основной расчет делался на длительную осаду города и голод, который должен был принудить его сдаться. Мы думали, что месяц-полтора осады и город должен был пасть к нашим ногам, но так не думал Буанаротти, у которого оказались
Узнав о предстоящем походе, он выжал из городского совета деньги, на которые были наняты генуэзские арбалетчики и пятьсот французских кавалеристов из Бургундии под командованием виконта де Кавиньяка. Следующей неожиданностью для нас оказалось то, что он вместо того чтобы отсиживаться за стенами, встретил нас вместе со своей армией за один дневной переход до Пьяченцы, причем выбрал место для сражения, наиболее выгодное для него. Ди Фаретти, учитывая равные силы, естественно не стал принимать бой в невыгодных для него условиях и мы, преодолев гряду невысоких холмов, сместились к югу, угрожая флангу Буанаротти.
Так началась затянувшаяся на целую неделю серия переходов, маршей и контрмаршей, постепенно уводившая наши армии на юг и напоминавшая игру в прятки.
Хотя я много слышал о тактике и стратегии подобных войн, но, теперь столкнувшись с ней воочию, все продолжал недоумевать. Почему военачальники, желавшие поскорее разгромить один другого, с такой настойчивостью избегают сражения? Да, я знал ответ на этот вопрос. Еще в той жизни, на одном из заседаний исторического клуба, как раз обсуждалась эта тема. Суть ее была такова: полководцы рады бы дать сражение, но профессиональным солдатам было выгоднее вести бескровную войну, а они в те времена, составляли львиную долю армий. Она приносила им деньги, к тому не надо было проливать кровь на поле боя. К тому же за пленника всегда можно было получить выкуп, забрать его лошадь и оружие, а с убитого не всегда даже имело смысл снимать изрубленные доспехи. Поэтому наемники требовали от своих офицеров достигать такого стратегического преимущества над противником, которое делало бы всякое сопротивление бессмысленным и вынуждало его сдаться в плен. Единственное исключение из этого повсеместно используемого правила составляли равнодушные к кровопролитию швейцарцы, но их было мало в войсках графа и совсем не было у Буонаротти.
После недели бесконечных маневров, в деревенском доме, ставшем временной штаб-квартирой, граф собрал офицеров на военный совет. На нем присутствовал Франческо Бузонне, командир латной конницы, Кенигсхофен, рыжий командир немецких копейщиков, швейцарец Вернер Шиффель и я. Когда мы все собрались, граф на поверхности стола углем набросал карту, грубую, но достаточно точную. Я уже не раз видел подобное художество, а со временем даже научиться понимать, с соответствующими объяснениями, эти детские каракули. Держа уголек в руках, командующий изложил диспозицию:
– Буонаротти находится вот здесь, а мы вот здесь. Практически, и мы, и он остались на тех же местах, откуда начинали! Может, у кого есть соображения, как действовать дальше?!
– Граф, предлагаю вам напасть на него прямо сейчас, - предложил Бузонне, молодой, дерзкий и уверенный в себе молодой человек.
– Он настолько уверен в своей выгодной позиции, что наше нападение станет для него неожиданностью. А неожиданность - это уже половина успеха!
– Но только мы успеем взобраться до середины холмов, на которых он стоит, как его кавалерия ринется вниз и сметет нас, точно лавина, - возразил ему командующий.
– Нет, мы сделаем по-другому. Создадим только видимость прямой атаки. Основная часть армии предпримет атаку, которую он ждет, а, тем временем, конница Бузонне
– Тут мы начинаем атаку, а когда Буанаротти двинется на нас, Бузонне должен будет выйти сюда и ударить им в тыл.
– А если Буанаротти не бросит сразу все войска в атаку, а оставит резерв?
– спросил я.
– Думаю, так он и поступит. И пока наша славная конница будет сражаться с резервом, противник, имея перевес в силах и выгодную позицию, имеет возможность разобраться с нами! Что тогда?
Это был реальный взгляд на ситуацию и Анжело ди Фаретти просто не мог исключить подобный вариант событий, который прямо сам напрашивался. Капитаны перевели взгляды с меня на графа, ожидая его возражений.
– Капитан, я хорошо его знаю! К тому же его армия, как и моя, утомлена длительными переходами. Поэтому ставлю десять золотых монет против одного медяка, что он сделает ставку на один - единственный удар, вложив в него все свои силы. К тому же Анжело решит, что и мы пошли только из-за этого на столь отчаянный шаг. Рискнуть, чтобы выиграть!
Я не верил своим ушам. Графа словно подменили. Я знал, что после победы под Кодигоро граф был в фаворе у маркиза д"Эсте, но неужели желание еще больше возвыситься, а значит получить больше власти и богатства, или дело было во мне…. Если говорить честно, то Кодигоро я поставил на колени, не Анджело ди Фаретти. И мы оба это прекрасно знали. Может быть поэтому он решил доказать всем, а мне в первую очередь, что он не только меч в руке держать может, но и полководческим талантом не обделен. Странно, но подобные мысли мне только что пришли в голову.
– Бузонне, тебе время на подготовку до начала сумерек! Так что, иди, готовься!
Кенигсхофен, плохо знающий итальянского языка, обзавелся офицером - итальянцем, который стал ему переводчиком. Только тот закончил ему переводить, как рыжий баварец чуть ли не восторженно высказался, коверкая слова:
– О! Хорош план! Гениально! Браво!
Граф, довольный похвалой, торжествующе оглядел нас всех и сказал:
– Теперь, господа, давайте решим, как будем расставлять наши войска на поле боя.
Если остальным офицерам план, вроде понравился, то мне - нет. Но кто я такой? Наемник, который обязался воевать за звонкую монету, там, где ему укажут. Я мог высказать свои сомнения, но как-либо повлиять на решение командующего не мог.
"Но я могу хотя бы попытаться изменить! Хуже от этого не будет!".
– Граф, как вы собираетесь поставить моих лучников?
– Точно так же, как вы поставили их в сражении у Кодигоро. Среди швейцарцев.
– Извините, но тогда у Джерико не было возможности проломить оборону швейцарцев. Да и восемьсот тяжеловооруженных всадников - это не полторы сотни разбойников. Да и кто им будет противостоять? Сто пятьдесят швейцарцев, три сотни копейщиков, сто пятьдесят лучников и шестьдесят конных латников. У Буанаротти пятьсот бургунцев и еще триста своих тяжелых кавалеристов. Сотни три-четыре - легкая конница, а остальное - пехота.
– Да, это так. И поэтому он бросит свои войска, чтобы одним ударом смять и уничтожить противника! Как я и говорил! Или ты считаешь по-другому?!
– похоже, граф так уверовал в свой "гениальный" план, что любую критику, похоже, считал личным выпадом против себя.
– Впрочем, ты уже говорил! Или что-то все-таки хочешь добавить?