Серапис
Шрифт:
— Благодари Бога, что ты счастливо отделалась, — продолжал он. — Однако мне пора вернуться к своему отряду. Тебе известно, где живет епископ?.. Вот его дом; что же касается твоего брата… Но постой! Александрия — твой родной город?
— Нет, господин, — нерешительно отвечала Агния.
— Но все-таки ты здесь живешь у родных или знакомых?
— Нет, господин, нет! Я хотела… мне было нужно… Я уже сказала вам, что шла к епископу…
— Странное дело!.. Во всяком случае, советую тебе попытаться увидеть его! Очень жаль, что мне теперь некогда начать поиски ребенка, но потом, распорядившись служебными делами, я немедленно прикажу своим солдатам и городской страже обыскать все улицы. Сколько лет пропавшему мальчику?
— Ему шестой год.
— У твоего брата такие же черные волосы, как у тебя?
— Нет, господин, — отвечала несчастная девушка, заливаясь слезами, — у моего Папиаса белокурая головка, вся в локонах, и такое хорошенькое личико!
Константин с улыбкой кивнул головой и продолжал:
— Если твоего Папиаса найдут, то куда его привести.
— Не знаю, господин… Я решительно не в силах собраться с мыслями… Впрочем, пусть моего брата доставят прямо к епископу…
— К Феофилу? — с удивлением спросил префект.
— Да, да, к нему, — торопливо заметила Агния. — Или нет, лучше пусть мальчика передадут хоть привратнику епископа.
— Вот это будет гораздо благоразумнее! — сказал Константин.
Он кивнул своему провожатому, намотал гриву лошади себе на руку, прыгнул в седло и ускакал к своему отряду, не слушая робких изъявлений благодарности Агнии.
ГЛАВА XIV
В обширном атриуме 49 епископского дворца суетилось множество народа. Священники и монахи ежеминутно входили и выходили с разными поручениями. Христианские вдовы, служившие дьякониссами, перевязывали раненых, стараясь облегчить их страдания, а слуги духовных лиц бережно укладывали больных на носилки для отправки в госпиталь.
49
Атриум, атрий (лат. atrium) — в античном римском жилом доме — главное помещение с верхним освещением.
Дьякон Евсевий, почтенный наставник Марка, руководил этим делом, наблюдая, чтобы языческие юноши получили одинаковую помощь с христианами.
Перед фронтоном дворца стояли на карауле ветераны двадцать второго легиона, вместо привратника, который в мирное время сторожил у входа.
Агния искала его глазами и, наконец, решилась войти, смешавшись с толпой сестер милосердия и их помощников. Солдаты не обратили на нее внимания.
Жгучая жажда томила девушку, и когда один из страдальцев нетерпеливым жестом оттолкнул поданное ему питье, она собралась с духом и попросила у дьякониссы глоток воды. Ласковая новая старушка немедленно протянула ей чашу с разбавленным вином и спросила, кого она желает видеть.
— Епископа, — отвечала Агния, но тотчас спохватилась и торопливо прибавила: — Мне нужно переговорить с его привратником.
— Вот он, — сказала сестра милосердия, указывая на мужчину исполинского роста, стоявшего в тени у входа в атриум.
Только теперь Агния заметила приближение сумерек. Куда она денется, где найдет убежище, когда настанет ночь?
Холод пробежал по ее спине при мысли об этом. Поблагодарив дьякониссу, девушка подошла к привратнику, прося, чтобы тот прислал ее брата, если ребенок найдется.
— Хорошо, — ласково ответил великан. — Его сейчас уже отправят в сиротский приют «Самарянина», и там ты можешь о нем справиться.
Ободренная приветливыми словами сторожа, молодая христианка стала просить, чтобы тот отвел ее к какому-нибудь священнику. Однако слуга епископа посоветовал Агнии лучше обратиться в одну из церквей, так как все приближенные владыки слишком заняты делом, чтобы обращать внимание на незначительных просителей.
Но девушка продолжала настаивать, и тогда рассерженный привратник велел ей уходить. Как раз в эту минуту к дверям приблизились трое пресвитеров. Агния преодолела свою робость и обратилась к одному из них, почтенному старцу преклонных лет.
— Отец мой, прошу вас, выслушайте меня! — воскликнула она умоляющим тоном. — Я должна переговорить с каким-нибудь пастырем, а этот человек велит мне уйти, потому что все вы слишком заняты делами.
— Неужели он сказал тебе такую грубость? — спросил пресвитер. — Ты настоящий глупец! — с неудовольствием заметил он, обращаясь к привратнику. — Церковь и служители ее не могут отговариваться занятостью, когда дело идет о помощи верующим. До свидания, братья! Что тебе нужно, дитя мое?
— Ах, у меня так тяжело на сердце! — воскликнула Агния, с мольбою протягивая руки. — Я люблю моего Спасителя, но не свободна в своих поступках и не знаю, что мне делать, чтобы избежать тяжкого греха!
— Иди за мной, — сказал старик, направляясь во двор через маленький садик. Отсюда он привел Агнию к боковому входу и поднялся по лестнице в верхний этаж дворца.
Девушка следовала за ним со страхом и надеждой. Она скрестила руки на груди, стараясь молиться, но ей было трудно сосредоточиться на одном предмете. Тревога о пропавшем Папиасе и ожидание предстоящей беседы со священником парализовали ее мысли.
Наконец пресвитер вошел с Агнией в высокую комнату с затворенными ставнями, где ярко горело множество светильников. Несколько мужчин разного возраста сидели здесь на мягких скамьях за письменной работой.
Священник опустился в кресло в отдаленном углу.
— Признайся мне по правде, что с тобой, — сказал он благосклонно, — только передай все в немногих словак: меня ждут очень важные дела.
— Хорошо, господин, — начала Агния. — Мой отец и мать были люди свободные, родом из Августы Треверской. Отец занимал должность сборщика податей на государственной службе…
— Хорошо, хорошо, но относится ли это к делу?
— Да, господин, конечно. Мои родители ревностно исполняли устав христианской церкви, но во время восстания в Антиохии, три года назад, были убиты мятежниками; тогда меня и моего маленького брата — его зовут Папиас…
— Прошу тебя, говори поскорее!
— Тогда нас продали в неволю. Мой хозяин заплатил за нас деньги — я сама это видела, — но с нами не обращались, как с рабами. Между тем теперь эти люди требуют от меня… Видишь ли: они язычники и твердо держатся своей веры…
— И требуют от тебя, чтобы ты тоже служила идолам?
— Да, отец. Это заставило меня бежать от моих господ.
— Ты поступила совершенно правильно.
— Но как же Священное писание повелевает рабу повиноваться господину своему?