Серая Женщина
Шрифт:
– Щедрый и милосердный Господь будет рад спасти Новую Англию, меня и мою семью.
Как выяснилось впоследствии, судья Сьюэлл установил для себя специальный день для покаяния и молитвы, чтобы поддерживать в сознании и душе чувство вины за участие в постыдных судах, и до конца жизни не пропустил ни единой годовщины.
Голос Хью Луси дрогнул:
– Все это не вернет мне ни моей Лоис, ни надежд молодости.
Но когда капитан Холдернесс покачал головой (ибо что он мог возразить в ответ на очевидную правду?), Хью добавил:
– Вы не знаете, какой именно день судья выбрал для покаяния?
– Двадцать девятое апреля.
– В таком случае и я здесь, в Барфорде, пожизненно присоединю свои молитвы к молитвам судьи и тоже буду просить Господа о том, чтобы грех стерся с лица земли и померк в забвении. Знаю, что она бы этого хотела.
Кривая ветка
В начале XIX века в Йоркшире, в местечке под названием Норт-Райдинг,
Узнав об этих поворотах колеса фортуны, Найтен испытал нечто вроде удовлетворения – впрочем, длившегося всего минуту-другую. Собеседнику он ничего не сказал, да и вообще не произнес ни слова, но уже через несколько дней отправился в Рипон и в лучшей воскресной одежде предстал перед кухонной дверью миссис Томпсон. В ответ на обстоятельный стук добротной дубовой палки дверь открыла сама Эстер. Она стояла на свету, Найтен же оставался в тени. Молчание продолжалось мгновение, пока он разглядывал лицо и фигуру любимой, которую не видел двадцать лет. Свежая прелесть юности бесследно исчезла. Теперь перед ним стояла, как я уже сказала, невзрачная женщина с простыми чертами лица, но с все еще чистой кожей и лучистыми молодыми глазами. Фигура уже не выглядела привлекательной, но была аккуратно задрапирована голубой блузой, перехваченной на талии тесемками белого передника. Холщовая красная юбка открывала все еще аккуратные лодыжки. Бывший поклонник не впал в экстаз, а просто сказал себе: «Пойдет» – и безотлагательно приступил к делу.
– Эстер, ты, конечно, меня не помнишь. Я – тот самый Найтен, которого двадцать лет назад, в Михайлов день, твой отец прогнал со двора за то, что возмечтал о тебе как о жене. С тех пор я ни разу не задумывался о женитьбе. Но дядя Бен умер и оставил мне приличную сумму в банке. Я купил ферму, завел небольшое хозяйство, и вот теперь решил, что кто-то должен за всем этим присматривать. Не хочешь поехать со мной? Не бойся, не обману. У меня есть молочная ферма, да и землю можно распахать. Только для этого нужны лошади, которых пока еще нет, а потому до поры до времени можно обойтись коровами. Вот и все. Если согласна, то я приеду за тобой, как только закончу уборку сена.
– Входи и присядь, – спокойно ответила Эстер.
Найтен принял приглашение. Некоторое время она обращала на него не больше внимания, чем на его палку, поскольку занималась обедом для семьи, на которую работала. Он же обратил внимание на ее быстрые, ловкие движения и снова подумал: «Пойдет». Спустя двадцать минут молчания и наблюдения Найтен встал и проговорил:
– Что ж, Эстер, пожалуй, мне пора. Когда за тобой приехать?
– Поступай, как тебе будет угодно: меня все устроит, – отозвалась Эстер равнодушно, но Найтен заметил, что она сначала покраснела, а потом побледнела и задрожала, а потому в следующий миг основательно, от души поцеловал ее.
Эстер же отчитать дерзкого фермера средних лет, увидев, что тот полностью уверен в себе, не решилась.
– Что же, я поступил так, как угодно мне. Надеюсь, что так угодно и тебе. Значит, предупреждение за месяц и месячное жалованье? Сегодня восьмое июня. Восьмого июля состоится наша свадьба. Ухаживать мне некогда, да и свадьба должна пройти быстро. В нашем возрасте двух дней хватит.
Все это казалось сном, однако Эстер решила ни о чем не думать до тех пор, пока не закончит работу, а вечером, все убрав и помыв посуду, отправилась к хозяйке и предупредила об увольнении, попутно в нескольких словах рассказав историю своей жизни.
Прошел ровно месяц, и она вышла замуж, покинув дом Томпсонов. Плодом этого брака стал единственный сын Бенджамин, а всего через несколько лет после его рождения в Лидсе умер брат Эстер, оставив сиротами целый выводок детей. Эстер искренне оплакивала утрату, а Найтен проявлял спокойное сочувствие, хотя, конечно, не мог не помнить, что Джек Роуз изрядно добавил горечи в его молодую жизнь. Он помог снарядить повозку для поездки в Лидс, постарался уладить все сложности, пришедшие Эстер на ум, когда все было готово к отправке, наполнил кошелек, чтобы жена смогла поддержать семью брата в первые дни, а когда повозка тронулась, побежал следом и закричал:
– Подожди, подожди! Эсти, если ты не против, если тебе это не слишком сложно, привези к нам одну из девчонок Джека, ради компании. Мы вполне можем позволить себе еще один рот, а говоря по-мужски, косички украсят наш дом.
Повозка отправилась в путь, и сердце Эстер наполнилось молчаливой благодарностью как к доброму мужу, так и к всемилостивому Богу.
Вот так и случилось, что маленькая Бесси Роуз поселилась на ферме Наб-Энд.
В данном случае добродетель получила достойное вознаграждение в явной и ощутимой форме, что, впрочем, не должно вводить читателей в заблуждение относительно естественного обычая природы. Бесси росла умной, любящей, активной девочкой и изо дня в день радовала дядю и тетю. Она настолько хорошо вписалась в жизнь семьи, что все даже сочли ее достойной единственного сына Бенджамина, которого считали совершенством. Нечасто случается, что у неприметных внешне родителей рождается ребенок необыкновенной красоты, но все-таки порой так бывает. Бенджамин Хантройд как раз стал таким редким исключением. Трудолюбивый, отмеченный печатью забот и тягот фермер-отец и матушка, которую даже в лучшие дни трудно было назвать красавицей, подарили миру мальчика, статью и красотой достойного стать сыном графа. Даже окрестные помещики, заезжавшие на ферму после охоты, сдерживали лошадей и заглядывались на открывавшего ворота подростка. Смущение было ему неведомо, поскольку он с рождения привык к восхищению окружающих и обожанию родителей. Что же касается Бесси Роуз, то Бенджамин овладел ее сердцем с первого взгляда. Взрослея, девочка лишь углублялась в чувстве, убеждая себя, что должна всей душой любить того, кого любили дядя и тетя. При каждом неосознанном проявлении девичьей любви к кузену родители с улыбкой переглядывались: все шло именно так, как они желали; незачем будет далеко ходить за женой для Бенджамина. Жизнь могла продолжаться так же замечательно, как текла сейчас. Найтен и Эстер ушли бы на покой, оставив хозяйство дорогим детям, а те, в свою очередь, привели бы в мир милых сердцу малышей, чтобы разделить и умножить любовь.
Однако Бенджамин воспринимал настроения в семье чрезвычайно прохладно. Он учился в соседнем городе – в грамматической дневной школе, находившейся в том состоянии глубокого забвения, в котором тридцать лет назад пребывало большинство подобных школ. Ни отец, ни мать не разбирались в образовании. Они точно знали одно (и этим руководствовался выбор школы): что никак не могут расстаться со своим сокровищем и отпустить его в закрытую школу; что учиться все-таки надо и что сын сквайра Полларда ходит в грамматическую школу в Хайминстере. Сын сквайра Полларда, как и сыновья других сквайров, был обречен доставить родителям немало переживаний. Если бы школа не оказалась абсолютно плохим образовательным учреждением, то простой фермер с женой раньше поняли бы ее несостоятельность, но здесь детей учили не только порокам, но и обману. Бенджамин по природе оказался слишком умен, чтобы оставаться болваном, иначе, если бы он выбрал такой путь, ничто в грамматической школе Хайминстера не смогло бы помешать ему добиться цели и стать первосортным болваном. Однако, судя по всему, юноша вырос умным и благовоспитанным. Когда он приезжал домой на выходные, отец и мать гордились его манерами, принимая их за доказательство образованности, хотя практический результат подобной учености заключался в выражении презрения к простой жизни и невежеству родителей. Когда в восемнадцать лет Бенджамин поступил учеником к юристу в Хайминстере, категорически отказавшись возиться в грязи – иными словами, подобно отцу, трудиться на ферме, – из всей семьи только Бесси Роуз не одобрила его решения. Четырнадцатилетняя девочка инстинктивно почувствовала неладное. Увы! Прошло еще два года, и шестнадцатилетняя девушка уже поклонялась тени кузена, не представляя, что такой красивый, обходительный молодой человек может поступать неправильно. Бенджамин быстро обнаружил, что лучший способ выудить у родителей деньги на любые прихоти – притвориться, что следует их простому плану и ухаживает за хорошенькой кузиной Бесси Роуз, к которой относился настолько хорошо, чтобы не страдать во время исполнения роли, но, едва расставшись, тут же о ней забывал. Обещания написать из Хайминстера и выполнить кое-какие поручения представали обременительными заботами. И даже рядом с Бесси Бенджамин часто раздражался, когда она спрашивала, как он проводит время в городе и с какими дамами общается.
Закончив обучение у юриста, Бенджамин Хантройд твердо вознамерился отправиться на год-другой в Лондон. Бедный фермер начал раскаиваться в своем намерении вырастить сына истинным джентльменом, но теперь уже было слишком поздно. Отец и мать это чувствовали и переживали, но хранили молчание, не возражая сыну, когда тот объявил о желании, но и не соглашаясь. Однако Бесси сквозь слезы заметила, что тем вечером дядя и тетя выглядели особенно усталыми и рука об руку сидели возле камина, неподвижно глядя в огонь, словно видели там картины жизни, о которой мечтали. После отъезда Бенджамина Бесси громче обычного гремела посудой, убирая со стола, как будто шум и суета могли сдержать ее слезы, а раз взглянув на Найтена и Эстер, больше не смотрела в их сторону, чтобы не расстроиться еще больше.