Серая Женщина
Шрифт:
– Климат ему не вредит?
– Ничуть, – ответил я, теряясь в догадках о природе столь глубокой заботы о бесхвостом коте, потерявшем в жестоком капкане одну ногу и часть уха.
Хозяин мило улыбнулся, адресовал несколько слов моему маленькому соседу и прошел дальше.
– Как утомительны эти аристократы! – заметил тот, слегка поморщившись. – Разговор месье редко превышает пару фраз: его способности быстро истощаются, и он нуждается в отдыхе и молчании. А мы с вами, месье, обязаны своим высоким положением в обществе исключительно собственному уму!
Здесь я опять впал в недоумение. Как вам известно, я горжусь своей родословной
– По моему мнению, – продолжил собеседник, – если человек не цепляется за пустяки, если умеет разумно представить или скрыть факты, если не выставляет напоказ собственную гуманность, то непременно устроится в жизни, непременно добавит к своему имени частицу «де» или «фон» и закончит дни в довольстве и комфорте. Вот вам достойный пример моего утверждения. – Он украдкой взглянул в сторону неуверенного господина того решительного, умного слуги, которого я назвал посольским лакеем.
– Если бы не таланты слуги, месье маркиз так навсегда и остался бы сыном мельника. Конечно, вам известна его родословная?
Я собрался было изложить собственные соображения относительно произошедших после царствования Людовика XIV изменений в составе аристократии, намереваясь при этом строго придерживаться исторических фактов, когда в противоположном конце зала возникло движение. Официанты в странных ливреях, должно быть, появились из-за гобеленов, так как, сидя лицом к дверям, я не заметил, как они вошли, и принялись разносить легкие напитки и еще более легкие закуски, считающиеся достаточными для подкрепления сил, однако слишком скромные для моего зверского аппетита. Один официант торжественно остановился напротив леди – прекрасной, как заря, но крепко спящей на великолепном диване. Джентльмен, проявивший столь откровенное раздражение несвоевременным сном, что мог оказаться только ее мужем, попытался разбудить особу действиями, весьма напоминавшими тряску. Все напрасно: она не отреагировала ни на его усилия, ни на улыбки общества, ни на заученную торжественность ожидавшего официанта, ни на озадаченную тревогу месье и мадам.
Мой маленький приятель, сидевший с таким видом, словно его любопытство утонуло в презрении, заметил:
– Моралист вывел бы из этой сцены множество поучительных выводов. Во-первых, обратите внимание на нелепое положение, в которое повергает всех этих людей суеверное почтение к чинам и титулам. Поскольку месье принц является верховным правителем некоего крошечного государства, точное положение которого еще не сумел определить ни один географ, никто из присутствующих не смеет пригубить свою сладкую воду до тех пор, пока не проснется мадам принцесса. А судя по опыту, прежде чем это произойдет, несчастные официанты могут простоять так целое столетие. Далее: рассуждая, как моралист, вы, конечно, заметите, насколько трудно избавиться от полученных в молодости дурных привычек!
В этот миг принцу каким-то образом – я не заметил, как именно, – удалось разбудить спящую красавицу. Она не сразу вспомнила, где находится, и, глядя на супруга влюбленными глазами, с улыбкой спросила:
– Это ты, мой принц?
Однако тот, слишком ясно ощущая едва прикрытое любопытство окружающих, да и собственное раздражение, чтобы ответить с равной нежностью, отвернулся с типично французским выражением на лице и по-английски произнес:
– Ну-ну, дорогая!
Выпив бокал восхитительного вина неизвестного происхождения, я ощутил прилив храбрости и рассказал своему циничному соседу – которого, надо признаться, уже начал недолюбливать, – что заблудился в лесу и попал в замок по ошибке.
История глубоко его заинтересовала. Он поведал, что подобное не раз случалось с ним самим и что мне повезло больше, чем однажды ему, когда под угрозой оказалась сама жизнь. История закончилась призывом восхититься его замечательными сапогами, которые он по-прежнему носил, несмотря на заплатки, благодаря несравненному удобству в долгих пеших переходах.
– Хотя в наши дни, – заключил собеседник, – стремительное распространение железных дорог сокращает необходимость в обуви такого образца.
Когда я осведомился у него, насколько необходимо представиться хозяевам в качестве заблудившегося путешественника, а не гостя, которого все ждали, тот горячо воскликнул:
– Ни в коем случае! Ненавижу такую мелочную мораль!
Мой невинный вопрос заметно его обидел, как будто попутно осуждая его самого, и собеседник погрузился в угрюмое молчание. В этот самый миг я встретил любезный взгляд красивых глаз сидевшей напротив леди – той самой, которую я описал как утратившую цветение юности и несколько нетвердую на лежавших на подушке отекших ногах. Взгляд красноречиво призывал: «Подойдите ко мне, давайте побеседуем!»
Молча поклонившись своему маленькому соседу, я направился через зал к пожилой леди. Она встретила мое появление самим милым жестом признательности и, словно извиняясь, проговорила:
– Немного скучно сидеть, не имея возможности прогуляться в такой вечер, как этот, но таково справедливое наказание за юношеское тщеславие. Мои бедные ноги, от природы очень маленькие, теперь мстят за жестокое обращение: пристрастие к крошечным туфелькам… К тому же, монсеньор, – добавила леди с приятной улыбкой, – я вдруг подумала, что вы можете устать от желчных комментариев маленького соседа. Он и в молодости не отличался добрым характером, а в зрелом возрасте такие люди становятся циничными.
– Кто он такой? – спросил я с чисто английской прямотой.
– Его зовут Пуссе, а отец его трудился то ли лесорубом, то ли угольщиком, то ли кем-то еще в том же роде. Поговаривают о сообщничестве в убийстве, неблагодарности и получении денег в результате фальшивых претензий. Но довольно: если продолжу злословить, сочтете меня такой же язвительной, как он. Давайте лучше восхитимся очаровательной леди, что идет к нам с розами в руках. Никогда не видела ее без роз, ведь они так тесно связаны с прошлым милой дамы. Да вы и сами наверняка знаете!
– Ах, красавица! – обратилась моя собеседница к прекрасной особе. – Как чудесно, что теперь, когда я больше не могу подойти к вам, вы приходите сами.
Повернувшись ко мне и любезно вовлекая в беседу, она пояснила:
– Следует заметить, что, ни разу не встречаясь до замужества, впоследствии мы стали почти сестрами. В наших обстоятельствах, да и в характерах тоже, обнаружилось немалое сходство. У каждой было по две старших сестры – в моем случае сводных, – которые не были так добры, как могли бы быть.