Сердце бога

Литвиновы Анна и Сергей

Владик, как и в мае, жил на так называемой второй площадке. Площадка находилась километрах в тридцати в глубь пустыни от военного городка (впоследствии города Ленинска, а теперь Байконура). Тогда городок все называли десятой площадкой, или объектом «Заря». Он был относительно цивилизованным, там имелись магазины, школы, дом офицеров и даже танцверанда. А вторая площадка, окруженная колючей проволокой, являлась отдельной воинской частью. Там стояли казармы для солдат, общежитие для неженатых офицеров, гостиница для заезжих специалистов. «Женатики» прибывали туда каждое утро из городка на мотовозе – подобии электрички, запряженной дизелем. Имелись на площадке четыре одноэтажных сборных домика – для самых важных гостей полигона. Там проживали Королев и другие птицы

высшего полета, когда приезжали в Тюратам. Один из домиков звался «маршальским». Там обычно останавливался главком ракетных войск маршал Неделин, погибший двадцать четвертого октября. (Там же в ночь перед полетом переночуют Гагарин и Титов.) Тогда эти домики с их простой, если не сказать убогой, обстановкой казались верхом комфорта.

Владика, как и в мае, поселили в гостинице для специалистов, которая мало чем отличалась от общежития – а той общаге, где жила, к примеру, Мария, даже уступала. Пять человек в комнате, скрипучий шкаф, растрескавшийся стол, удобства в конце коридора. Вода подается строго по расписанию, которое, впрочем, часто не соблюдается. Не раз Владику, чтобы умыться, приходилось откупоривать специально запасенный в городке нарзан.

Зато на работу было ходить совсем недалеко. Главное сооружение на площадке звалось МИКом, или монтажно-испытательным корпусом. В нем помещалась, лежа на боку, вся ракета. Там проверяли перед вывозом на стартовую позицию ее узлы – или, как говорили, проводили горизонтальные испытания. Одновременно проверяли корабль. Потом пристыковывали его к ракете. Испытывали «ракетный поезд» вместе. При этом вокруг ракеты и корабля суетились несколько бригад – в общей сложности человек до пятидесяти, военных и гражданских. Порядок и дисциплину поддерживали строжайшую. Например (Владик наблюдал однажды), вот как происходила одна вроде бы самая простейшая операция.

Космический корабль приходил с завода с пластиковыми крышками, закрывающими все технологические отверстия. Их требовалось снять – все до единой и ни одной не пропустить. Происходило это так. К кораблю направлялись офицер и солдат. Офицер командовал: «Снять крышку номер такую-то!» Солдат отвечал: «Есть», – и удалял заглушку. Передавал ее офицеру. Тот сличал номер со списком. Делал отметку, подзывал солдата. Солдат расписывался в специальном журнале. Расписывался офицер. Откладывал пластик в специальную коробку. И операция повторялась: «Снять крышку номер такую-то!» На каждой из заглушек имелась красная лента, а после всех операций они пересчитывались, а их номера еще раз сличались с перечнем.

Что говорить о более серьезных процедурах! К примеру, испытания каждой из систем и подсистем корабля. Действует ли инфракрасный датчик, по которому аппарат должен ориентироваться в космосе? Исправна ли дублирующая система ориентации – солнечный датчик? Работает ли ручка, с помощью которой сможет на крайний случай ориентироваться космонавт? Передаются ли сигналы по датчикам в двигательную установку? Не перепутаны ли полярности? В нужную ли сторону поворачивается корабль? Иногда работали до одури, до вечера и ночью, выбивались из графика, а не получалось, хоть плачь: не проходил сигнал, не срабатывали двигатели, аппарат поворачивал не туда, куда следовало, а в противоположную сторону или не поворачивал вовсе.

Хорошо, что рядом, на той же второй площадке, в офицерской общаге, проживал и служил друг – Радий Рыжов. Ходили вместе в столовку. Встречались в МИКе – Радий с солдатами отлаживал на ракете свои гироскопы. По вечерам – если они выдавались, свободные вечера, – играли в шахматы или расписывали, зафрахтовав одного-двоих коллег, партию в преферанс.

Порой Радий, будучи в настроении, брал гитару и пел. Исполнял Окуджаву, Высоцкого, блатные песенки. Однажды, хватив разведенного спирта, спел нечто незнакомое:

Зачем Вы любите меня, ведь я не Ваш? Я очень скоро улечу отсюда… А наша встреча – Вы сказали, чудо – Нет, глупой

траектории вираж. Зачем Вы любите меня, ведь я уйду? Я рад бы был, да не могу остаться. Я – что поделать – вынужден скитаться, Движеньем заполняя пустоту… Зачем Вы любите меня? Зачем, зачем? Вы, милая, наивная, родная… И я зачем, в Ваш погружаясь плен, Вас так люблю, хоть это глупо, знаю [26] .

26

Стихи Андрея Щербака-Жукова.

Владик, чуткий к стихам (и тоже разоткровенничавшийся под спиртом), догадался, спросил: «Это ты написал?» – «Да ты что, – фальшиво воскликнул друг. – Это Вознесенский». – «Твое-твое. Я знаю, это ты памяти Жанны посвятил». – «Дурак ты, Владька!» – с чувством вымолвил Радий.

В МИКе торопились. Ближе к пуску очередных собачек из Москвы пожаловал Королев и весь совет главных конструкторов: академики Глушко, Бармин, Кузнецов, Рязанский, Пилюгин. Ракету с кораблем вывезли на стартовую позицию, или площадку номер один, или, на местном жаргоне, «на стадион», который находился в нескольких километрах от МИКа и второй площадки. В корабле должны были лететь собачки – беспородные, как всегда, Мушка и Пчелка. Это был первый запуск после грандиозной катастрофы на сорок первой площадке, и потому на стартовом столе предпринимали экстраординарные меры безопасности – особенно на заправленной ракете.

Запуск в первых числах декабря прошел успешно. Радий тогда дежурил в своем кунге, и Владик в одиночестве наблюдал со второй площадки, как ракета уходила за горизонт. Вскоре о полете объявил ТАСС, а это было верным признаком, что все прошло хорошо. Похоже, Владику оставалось теперь пережить в Тюратаме только один беспилотный запуск. А потом полетит человек – и он вернется в Москву, к сыну и Марии.

Однако Иноземцев рано радовался. Вскоре все пошло наперекосяк. И самое обидное, что с системой, за которую отвечал он. Конечно, не он был в том виноват, но все же… Перед тем как тормозиться, корабль был сориентирован не совсем правильно. Тормозная установка сработала, аппарат вошел в атмосферу и понесся к Земле, но его траектория оказалась слишком пологой, чересчур растянутой. Скорее всего, корабль приземлился бы успешно, но на территории Китая. И тогда автоматика подала сигнал на АПО – автоматическую систему подрыва. А вот эта система сработала безукоризненно и разнесла спускаемый аппарат вместе с двумя бедными дворняжками в клочья. Признать полет успешным никак было нельзя, и потому стало совершенно ясно: постановление партии и правительства выполнено в срок не будет, в шестидесятом году человек к звездам не полетит.

На стапели в МИКе поставили новую ракету и новый корабль. И снова началась работа. Все завертелось в прежнем ритме: испытания, адский холод и поземка на улице, казарменный неуют в общаге, столовая, работающая три часа в день (по часу на завтрак, обед и ужин), редкие выпивки или шахматы в компании Радия. Однако трудились и гражданские, и военные на подъеме. Делали то, что до них не делал еще никто на Земле. Готовили самый первый полет человека в космос. Ради этого можно было и пострадать.

22 декабря взлетела ракета, понесла ввысь новый корабль с собачками Кометой и Шуткой. Но на орбиту его вывести не удалось. Отказали двигатели третьей ступени. Корабль от нее отделился и приземлился, слава богу, на территории Союза – но в чертовой глуши, в Эвенкии, в сорока километрах от поселка Тура.

Спускаемый аппарат искали четверо суток. Собачки оказались живы-здоровы. Однако пуск был признан настолько неуспешным, что его, как и все прочие наши неудачи, засекретили. ТАСС ничего не сообщил, советские люди, как и все остальное прогрессивное человечество, ничего не узнали.