Сердце Дьявола
Шрифт:
Но длилось это восхитительное существование всего мгновение, ничтожное мгновение... Когда я поняла, что рай существует и пригоден для существования, он обратился в мою жалкую плоть...
10. Я узнал этот смех. – Свихнувшийся злодей. – Шварцнеггер засучивает рукава.
...Кто-то щекотал мне пятку... Наверняка орлиным пером – их полно вокруг валяется. Я чуть приоткрыл глаза и сквозь ресницы увидел, что надо мной издевается Баламут – лежит на боку, голова на ладони, рот до ушей – и миллиметр за миллиметром ищет на моей пятке самые смешливые участки. Я потихоньку напрягся и врезал ему в солнечное сплетение большим пальцем ноги. Николай, стараясь уклониться от удара, подался
Я тотчас узнал этот смех, мгновенно вскочил, обернулся и увидел Ольгу, полную жизни. Несколько секунд она смотрела на меня с любовью, затем встрепенулась, вскочила на ноги и забегала глазами по краалю, спрашивая упавшим голосом:
– Дети, где дети? Ну, скажи, где они, скажи?
– Ты знаешь, они убежали, – зашептал я, увидев, что Худосоков, ни с кем не простившись, пошел к веревочной лестнице. – Вчера мы все вместе – ты, я, Лена с Полиной, пробрались на самый верх пещеры, там была трещина, в которую могли пролезть только они... Мы с Полиной посоветовались и решили, что она уведет Лену. Ты ведь знаешь, мне хорошо известны эти места, и я ей подробно объяснил, как добраться до месторождения Канчоч, где пруд пруди проходчиков из русских, многие из которых меня хорошо знают. Нарисовал еще на ладошке, как идти. Ты знаешь Полину... Она выведет Ленку... Видишь, я совсем не беспокоюсь...
– Совсем, совсем не беспокоишься?
– Ну почему... Беспокоюсь немного... – ответил я серьезно. – Сейчас оводов много, покусать могут... Ты знаешь, какие от них шишки...
– Шишки – это ничего, пройдут... Они, наверное, твоих друзей сюда приведут?
– Нет. Там люди простые, пойдут с забурниками на Худосокова – пристрелит всех. Я Польке наказал, чтобы они, я имею в виду проходчиков, в ближайший поселок Зеравшан ехали за милицией и солдатами. Думаю, не меньше недели пройдет, пока они сюда явятся...
– Ну и хорошо... Лишь бы дети выбрались... А мы сами не пропадем, да?
– Ну конечно! Где наша не пропадала? В Приморье пропадала, в Болшево пропадала, на Ягнобе пропадала, но ведь живы!
...После того, как мы расселись вокруг благоухающего куска мяса, вынутого из ямы, София рассказала мне о том, как к Ольге вернулась душа:
– Худосоков вышел из штольни, подошел к Оленьке, прижал к ее темени блестящую металлическую коробочку, нажал на ней маленькую коричневую кнопку и тут же твоя ненаглядная глазками заиграла. А нам он объяснил, что душа по последним его научным данным – это некая такая материальная электромагнитная субстанция, хорошо экранируемая известковыми породами. Короче, она как улетучилась из Ольги, так и висела там под сводами, благо сквозняков там существенных нет. А коробочку эту душевным аккумулятором назвал... Вот и все... Вернул душу и воспарил в небеса...
– Может быть и так... – с сомнением в голосе протянул Бельмондо. – Но я уверен, что он чужой энергией ее оживил... Например, той, что у Горохова позаимствовал...
– Да нет! – раздраженно прервал его Баламут. – Не врет Ленчик! Не умеете вы анализировать. Вспомните опять жизнь Леграна-Черного! Вспомните его рассказ о том, как он душу Худосокова в бутылку запихивал. И я ведь, будучи Аладдином, ее в серебряный кувшин заточил. Значит, в самом деле, душа Ольги могла висеть в пещере под потолком. Странно, почему мы ее не заметили...
– А мне плевать! Висела она в пещере или Худосоков ее из Горохова позаимствовал, – махнул я рукой. – Главное, что это – Ольга! Прежняя Ольга!
...Я не мог оторваться от Ольги, Ольга притягивалась ко мне всем своим телом. Наши чувства передались товарищам, и скоро София заворковала что-то мужу на ухо, Бельмондо принялся нежно целовать Веронику в живот. Однако Баламут решительно пресек ростки сентиментальности.
– Кончай, Софа! – сказал он жене решительно. – И вы тоже (это нам). Вы что не понимаете, что Ленчик что-то задумал? Лапши вам навешал, а вы и забыли, кто он такой. Ты, Ольга, забыла, что именно он тебе на Шилинской шахте пулю в грудь всадил? А ты, Борис, забыл, как на Клязьме он тебе яйца рвал? А ты, Черный, запамятовал его дружка закадычного, следователя Горошникова, который нам журнальчики для голубых в камеру приносил? И вы после этого верите, что этот человек затеял с нами какой-то душеспасительный проект?
– Да свихнулся он! – махнул я рукой, не отводя глаз от Ольгиного ушка. – Человек просто свихнулся, а мы черт знает что придумываем!
– Ну ладно, пусть Худосоков свихнулся, пусть... – сочувственно посмотрел на меня Баламут. – Ты думаешь, что свихнувшийся злодей лучше здорового?
– Да ничего я не думаю! – отрезал я. – Вот пристал! Знаю, что мы по-прежнему в заднице. Но что прикажешь делать? Нет у тебя никаких предложений, только нервы всем дергаешь. Знаешь, что на Западе советуют, если женщина не может избежать изнасилования? "Получай удовольствие!" – советуют. И в этом великая сермяжная правда простого народа – получать удовольствие и при Ленине, и при Сталине, и при Ельцине, и при Худосокове...
– Черный предлагает разойтись по углам с подругами... – прокомментировал Бельмондо с сальной улыбкой на лице. – По-моему, господа, это дельное предложение...
Через час компания восстановилась. Жизнь казалась прекрасной и удивительной. Глаза женщин излучали свет, бутылки хвалились спиртным, а достархане – закусками. Был чудесный прозрачный вечер, земля еще не остыла от дневной жары, и лежать на траве было одно удовольствие...
– А знаете, что мне кажется... – начал Баламут, наблюдая сквозь прикрытые веки, как тени сантиметр за сантиметром сокращают солнечные плацдармы на восточной стене крааля. – Мне кажется, что Худосоков и в самом деле решил из нас зомберов изготовить... Усовершенствованных... Видимо, он пришел к мысли, что чем дружнее мы с вами будем, чем больше будет между ними связей, тем слаженнее получится наша зомберкоманда. Но это все – предположения. А чтобы все наверняка узнать, предлагаю дурочку с ним повалять...
– Великолепная идея... – вяло пробормотал Бельмондо сквозь дремоту. – Хочешь, я тебе с утра брюки поглажу? А в обед ты меня с ложечки покормишь?
– Ты зря изгаляешься, – серьезно сказал Баламут, удобнее устраивая голову на бедрах Софии. – Худосоков никогда не шутит. Надо ему подыграть, потянуть время. Предлагаю со следующей минуты учредить в нашем краале островок коммунистического общества. "Благо всех – забота каждого"... Кто против? Единогласно...
– Э-э... братцы, – начал юродствовать я. – Ни фига вы в этом не понимаете... Через этот лозунг мы только передеремся. Ведь согласно нему я должен радеть о здоровье Баламута и поэтому должен всемерно ограничивать потребление им спиртного. Потом, я люблю поспать утром, а вы, радея о моем здоровье, станете будить меня в шесть часов на зарядку... А Ольга? Чтобы она так лучезарно на смотрела, ей столько всякого надо прощать, пропускать мимо ушей, не видеть, не замечать, ни чувствовать! Нет, братцы, хуже искренней заботы для человека ничего не придумаешь... Поверьте моему горькому опыту...
– Да мы понарошку! – воскликнула Вероника. – Лишь бы Худосоков нам поверил...
– А он, наверно, будет проверять... – усмехнулся Бельмондо. – Например, станет жечь Черного раскаленным железом, а Шварцнеггера заставит у меня пульс замерять...
– Послушайте, а, может, завяжем сопли распускать? – сказал Баламут, выставляя на достархан наличное спиртное. – Надоело, давайте напьемся. Пир у нас во время чумы, забыли что ли?
– Да ты сам первый начинаешь, – ответил я, разливая по кружкам остатки шотландского самогона.