Сердце Фатимы

Вульф Франциска

– Не знаю, – тихо произнес Али. – Поверь, я и сам хотел бы это знать.

Он нежно погладил Мишель по голове, рассеянно глядя на ее рисунок.

И вдруг его осенило. Это было как удар молнии. Он должен разыскать того человека. Сегодня же вечером он займется этим. Лично. Он будет стоять у двери еврея до тех пор, пока тот его не примет. Даже если придется стоять там целую вечность.

X

Уже стемнело, когда Али вышел из дома. В тот вечер он, как обычно, уложил малышку в постель и рассказал ей сказку. Этот ритуал доставлял ему удовольствие, может быть, даже большее, чем

самой Мишель. Но сейчас на душе у него было неспокойно. Только бы ее не мучили кошмарные сны, только бы она не проснулась в его отсутствие и не стала искать его.

«Глупец! – сказал себе Али. – Ты ведешь себя как истеричная нянька. Она ведь тебе не дочь». «Но Мишель – дочь Беатриче, – вмешался другой беззвучный голос. – А это, в сущности, одно и то же. Кроме того, ты обещал Саддину никогда не оставлять девочку одну. Не забывай о фидави! Что, если они как назло явятся сегодня ночью?»

Червь сомнения закрался в его душу. Али уже решил повернуть к дому, но в последний момент одумался. Он должен получить ответ на мучившие его вопросы. Он поговорит с иудеем. Сегодня же. Это жизненно важно не только для него, но и для Мишель. При всем желании он не мог взять ее с собой. К тому же девочка сейчас не одна. Ее сон оберегает служанка, которой он доверяет. И все-таки он волновался – не только потому, что нарушил слово, данное Саддину перед смертью. Он, который до сих пор вел свободную, не обремененную семейными узами жизнь, радуясь, что детский плач или ворчание вздорной жены не нарушают его заслуженный покой и не отрывают его от занятия любимыми науками, – вдруг понял, что благополучие ребенка стало для него важнее, чем все остальное вместе взятое.

Он плотнее закутался в плащ. Городской страж зажигал фонарь, прикрепленный к стене дома напротив. Али выждал, когда тот отошел подальше, и только тогда двинулся в противоположную сторону. Его путь проходил по узким улочкам через базарную площадь. Прилавки, которые в дневное время ломились от медной утвари, посуды, рулонов ткани, пряностей и всевозможных товаров со всех концов света, в столь поздний час были пусты. По разительному контрасту с дневной сутолокой эта тишина казалась особенно зловещей. Проходя узким проулком, где жили столяры, Али почувствовал тревогу. При тусклом свете звезд дома казались белыми призраками. Темные окна зияли пустыми глазницами гигантских черепов, словно следили за каждым шагом прохожего, язвительно ему подмигивая. Али не раз ловил себя на мысли, что он все время в страхе озирается по сторонам. Конечно, все это ерунда. Нет никаких духов и призраков. Единственное, чего следовало ему опасаться, так это воров, которые могли подстерегать его в подворотнях домов, чтобы опустошить кошелек. Но в этом квартале и это было маловероятно – с наступлением темноты он становился совершенно безлюдным. Здесь не было ни трактиров, ни мечетей, ни бань. Это был нежилой район. Улочка упиралась в городскую стену, за воротами которой было кладбище.

Али ускорил шаг. Столярные лавки остались далеко позади. Теперь ему попадались низенькие домишки, в которых обитали гробовщики, каменотесы и ткачи, изготовлявшие саваны. Здесь проходили траурные шествия с рыдающими вдовами, скорбящими вдовцами, сиротами, родителями, потерявшими своих детей. Только печальная необходимость могла привести сюда кого-либо. Даже кладбищенская братия, как только наступали сумерки, мгновенно покидала это место и расходилась по домам в других кварталах города, где не ощущался траур.

Однако не все дома обезлюдели.

В самом конце улочки дюжина хибар жались друг к другу, как перепуганные дети. Эти дома в народе называли проклятыми. Самые последние бедняки предпочли бы спать под открытым небом, чем провести здесь хоть одну ночь. Али физически ощущал на себе эту гнетущую атмосферу. Здесь даже звезды светили тускло. Прямо перед ним замаячили мрачные ворота, напоминавшие скорее вход в преисподнюю.

В лицо повеяло ледяной прохладой, словно щеки коснулось дыхание смерти. Али вздрогнул, озираясь вокруг, будто за ним гнались демоны, призраки и черти. «Не вернуться ли назад? – мелькнуло у него в голове. – Не лучше ли прийти сюда днем, когда исчезнут эти зловещие тени и улица наполнится людьми?»

«Болван! – тут же одернул себя Али. – Если ты сейчас струсишь и убежишь, то где найдешь ответ на мучающие тебя вопросы?»

А ведь именно здесь, в конце этой улицы, в этих проклятых домах живут казвинские евреи. И один из них – тот самый Моше Бен Леви, торговец маслом, человек, который якобы способен ответить на все его вопросы.

Собравшись с духом, Али подошел к двери дома. В тусклом свете единственного фонаря едва виднелась табличка, на которой было выведено имя Леви – на арабском и на иврите.

«Сейчас, – размышлял Али, – когда я стою у этой двери, ему не так-то просто будет выставить меня вон. – В нем закипала ярость при мысли о высокомерии евреев. Гнев почти вытеснил его недавнюю тревогу, комком стоявшую в горле. – Нет, он не осмелится прогнать меня, правоверного мусульманина!»

Али постучал в дверь тяжелой колотушкой, удары которой зловещим гулом отозвались у него в ушах.

Али, наверное, нисколько бы не удивился, если бы ему дверь открыл цербер о трех головах.

В его памяти вдруг всплыли рассказы о евреях – об их странных обычаях и жестоких ритуалах. Поговаривали, что они перерезают глотки собакам, глядя, как те медленно истекают кровью. Кто-то рассказывал о замученных крысах, свиньях, черных кошках и даже людях…

Содрогнувшись от этих мыслей, Али опять засомневался, надо ли было тащиться сюда поздней ночью. Пришел бы днем, когда на базаре полно народу. Тогда бы эти слухи показались ему полной ерундой, какими они и являлись на самом деле, – не больше чем страшилками, которыми пугают детей, чтобы они держались подальше от евреев.

Наконец Али услышал, что кто-то направляется к двери. Сначала открылось несколько замков, потом отодвинулось не менее трех засовов… Нет, дверь открыл не цербер и не наводящее страх чудовище. Это был высокий молодой человек с узким бледным лицом. На его белоснежном одеянии не виднелось ни единого пятнышка крови. Он выглядел вполне безобидно, как все юноши, у которых только что начинает пробиваться борода. Единственное, что отличало его от сверстников, придерживающихся другой веры, – небольшая круглая шапочка величиной с блюдце и две косички, свисающие с висков.

– Что вы хотите? – грубо спросил молодой человек. – Лавка закрыта. Если вам нужно масло, приходите послезавтра.

– Я не собирался покупать у вас масло, – решительно ответил Али. – Меня зовут Али аль-Хусейн ибн Абдалла ибн Сина, и я желаю говорить с Моше Бен Леви. Сейчас же.

Молодой человек мрачно взглянул на него и покачал головой.

– Мастер никого не принимает, – решительно ответил он. По-видимому, ни имя Али, ни его манера держаться не произвели особого впечатления на юного еврея. – К тому же он здоров и не нуждается в услугах врача. Уходите.