Сердце кугуара
Шрифт:
— Уходи, — глухо повторил он, чувствуя, как грубеет голос и утолщаются связки, — если не хочешь оказаться в этой каюте с моим вторым «я».
— Не уйду.
А потом он услышал приглушенное сопение.
— Ты плачешь? Ева, что происходит?
Охваченный беспокойством, он все-таки прикоснулся к девушке. И замер, не в силах ни убрать руку, ни отступить. Приподнявшись на локте, Ева сама откинула его руку с плеча. На ее ресницах блестели слезы. Злые, отчаянные. Так плачут от безысходности, от невозможности ничего изменить.
— Что происходит? —
— Ну… — Лукаш смешался под ее отчаянным взглядом.
– Существует стандартная процедура.
— Какая? Расстрел на месте?
Он хотел бы соврать. Сказать, что его арестуют «до выяснения», или что-то в этом же духе. Но по глазам Евы понял, что соврать не удастся.
— Лукаш, — она покачала головой, — я этого не хочу.
Ее слова заставили его сердце болезненно дрогнуть. Внутри разлилась незнакомая, ноющая боль. Сдавила грудь ледяными тисками.
Как бы он хотел услышать эти слова при других обстоятельствах, в другое время, но… не судьба.
— Глупая, — Лукаш с силой сжал кулаки, заставляя себя оставаться на месте. Хотя внутренний Зверь отчаянно хотел сжать свою пару в объятиях. — Тебе придется.
— Да неужели? — сквозь горечь в ее тоне пробилась язвительность. — С каких это пор ты начал решать, что мне делать? Разве я давала тебе это право? Если ты превратишься в зверя, я скажу, что ты мой ручной кугуар. Не вер.
Наивная… Если бы все было так просто…
— Вряд ли тебе поверят. Но если поверят… Ты что, оставишь меня жить в образе животного до конца моих дней? — он криво усмехнулся, представив себе подобную перспективу. — Сдашь в зоопарк? Или будешь держать в вольере и подкармливать кроликами? Как ты себе это представляешь, Ева?
— Тогда найди другой выход! — не выдержав, она закричала на него. — Давай, пораскинь мозгами! Ты же у нас такой умный, такой непробиваемый! Приор! — она вложила в это слово столько неприязни, что Зверь внутри Лукаша недовольно взрыкнул. — Играешь моими чувствами, когда вокруг свистят пули! Где уж мне, глупой женщине, что-то понять!
Лукаш хотел ответить, но неожиданная догадка заставила его на мгновение онеметь.
Все это время, пока он там, наверху, управлял этим чахлым суденышком, она лежала здесь, выдумывая невесть что. И это ее дурацкое решение выдать его за ручное животное тоже пришло не спонтанно. Она обдумывала его! Все эти часы она искала решение, которое им обоим позволило бы остаться в живых.
Какой он дурак! Но поздно. Уже слишком поздно…
— Ева, девочка, — произнес он дрогнувшим голосом. — Другого решения нет. Прости, не нужно все усложнять…
— Усложнять? — она глянула на него, как на идиота. — Это я все усложняю? Ты вообще себя слышишь?
Лукаш молча смотрел на нее, впервые в жизни не зная, как быть. Похоже,
Почему же сейчас ему больно? И ей тоже больно. Он видел эту боль в ее глазах, в том, как она кривит губы, борясь с желанием разревется, в каплях слез на ее ресницах. Все, чего он хотел, это побыть с ней немного и дать возможность уйти. Но не спросил, чего хочет она.
А она не хотела, чтобы все закончилось именно так. Но у этой сказки нет другого конца, и Лукаш знал об этом с самого начала.
— Ева, тебе придется уйти, — повторил он устало, — а я останусь на катере. Это не обсуждается.
Наверное, на его лице что-то отразилось, потому что Ева неожиданно произнесла:
— Лукаш, не бросай меня, пожалуйста…
Она сказала это еле слышно, почти одними губами. Но ее слова прозвучали, как выстрел. Как приказ, который нельзя игнорировать. Своими дрожащими губами, умоляющим тоном Ева пробила гигантскую брешь в его напускном хладнокровии. Человеческий разум еще не успел осознать, а сильные руки вера уже подхватили девушку вместе с одеялом. Ева почувствовала, как взлетает в воздух, а в следующий момент его губы накрыли ее испуганно приоткрытый рот.
— Дура! — прорычал мужчина, зло кусая ее за губу. — Ты уйдешь! Сейчас же! Пока я еще в состоянии себя контролировать.
— Нет, подожди! — задыхаясь от такого напора, она уперлась ладонями ему в плечи и попыталась отстраниться. — Должен быть другой выход.
Но это было все равно, что толкать бетонную стену.
— Другого выхода нет. Ты сделаешь, как я решил.
— Ты решил?! — она забарабанила его по плечам, вкладывая в удары всю свою злость и раздражение. — А я не согласна с твоим решением. Каховский! Ты просто чудовище!
Если бы она только знала, насколько права.
Лукаш глухо застонал, чувствуя, как теряет контроль над собой. Зверь вырвался на свободу, и в его голове билось только одно: плевать, плевать на все. Она его женщина, его самка. Он должен быть с ней!
Его губы — холодные, твердые, жесткие — сминали ее, подчиняли, принуждали раскрыться. Но Ева продолжала сопротивляться, не желая принимать действительность. Не желая признавать, что этот отчаянный поцелуй, с нотками горечи — прощальный.
Пульс в ее висках стучал в такт единственной связной мысли: плевать. Плевать на все, что будет потом. Она не отпустит его просто так, без борьбы. И ему не позволит сдаться. Должен быть другой выход. Они просто еще не знают о нем. Зарычав, Лукаш перехватил ее запястья свободной рукой, соединяя их вместе, отвел девушке за голову. И Ева недовольно вскрикнула, выгибаясь всем телом.
— Что ты собираешься делать? — ее глаза вспыхнули недоверием.
— Выволоку тебя на палубу, раз ты сама не хочешь идти.