Сердце кугуара

Углицкая Алина

Он ушел.

Ева услышала, как захлопнулась дверь, и открыла глаза. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как за окном пролетела пара тропических птиц в ярком оперении.

Девушка проводила их взглядом, не обращая внимания на листок, оставленный доктором на кровати. Только минут через пять она случайно задела его рукой и услышала шорох. Маленький белый листок бумаги, сложенный вчетверо. Он был не больше ее ладони, но почему-то глядя на него Ева чувствовала, как внутри все сжимается. Нейман не просто так оставил здесь эту бумагу. Он что-то хотел ей сказать.

Что-то важное. И Ева подозревала, что не хочет этого знать. Непослушными пальцами она развернула бумагу. Строчки запрыгали перед глазами. Это была ксерокопия, сделанная с бланка официального заявления, какие обычно заполняют в больницах перед сложными операциями пациенты или их родственники. И Ева узнала подпись Догерти, поставленную под печатным текстом. Там не было только дат, видимо, пустые поля оставили, чтобы проставить числа потом.

В заявлении говорилось, что Шейн Алан Догерти, подданный Британского королевства и полноправный гражданин Евросоюза, берет на себя ответственность за жизнь и здоровье Воронцовой Евангелины Степановны. И дает разрешение на прерывание беременности у своей подопечной, поскольку его подопечная признана недееспособной и не в состоянии позаботиться о себе и ребенке.

Бумага выпала из рук девушки и спланировала на пол.

Ева замерла, уставившись на нее невидящим взглядом. Аборт? Догерти подписал разрешение на аборт? Неужели она…

Почти не дыша, Ева перевела взгляд на свой плоский живот, скрытый больничной рубашкой.

Нет, этого не может быть. Как… Откуда?

Она тут же обругала себя: проснись, Ева, хорош включать дуру. Не знаешь, откуда дети берутся?

Дрожащими пальцами Ева коснулась живота. Сначала кончиками, потом, осмелев, положила ладонь. Разум все еще отказывался верить тому, что сердце приняло сразу и без оговорок.

Она беременна. Беременна!

И у этого ребенка может быть только один отец. Лукаш Каховский.

Глава 26

Поток ледяной воды, обрушившийся на голову, заставил Лукаша содрогнуться всем телом. Отплевываясь, мужчина со стоном перевернулся и поднялся на четвереньки. Перед глазами все расплывалось, точно мир подернулся серым туманом. А еще, земля под ногами качалась и все норовила уплыть.

Чья-то рука грубо схватила его за волосы, дернула вверх, вынуждая задрать голову так, что щелкнули шейные позвонки.

И мужской голос цинично процедил:

— Очнулся? Отлично.

Рука исчезла, и голова Лукаша безвольно упала на грудь. Все тело ломило, точно он только что прошел трансформацию. Каждую мышцу, каждый сустав, каждое нервное окончание выворачивало от боли. Но в этой боли был один существенный плюс.

Трупы не чувствуют боли. Если есть боль, значит, он жив. Пока эта мысль оформлялась в его сознании, Лукаш с трудом сфокусировал зрение.

Доски. Это было первое, что попалось ему на глаза.

Выскобленные до желтизны тиковые доски, пригнанные друг к другу так, что не пройдет даже лезвие.

Где-то он уже их видел.

А еще свежий воздух и запах

моря. И солнце. Яркое солнце над головой.

— Поднимайся! — грубый тычок под ребра заставил его разогнуться и встать.

Ноги не слушались. Покачнувшись, Лукаш едва не упал, но кто-то подхватил его под руки, помогая сохранить равновесие. Из тумана выплыло знакомое мужское лицо. Приблизилось почти вплотную. Лукаш почувствовал на себе пристальный взгляд.

— Мастер, — прохрипел он, кривя в усмешке разбитые губы, — не скажу, что рад видеть…

Договорить не успел. Андрулеску взмахнул рукой, и хлесткая пощечина обожгла щеку, заставив Лукаша дернуться. 

— Все язвишь? — процедил Андрулеску, вытирая руку о белоснежный платок. — Не надоело еще? — Потом он перевел взгляд на того, кто стоял за спиной бывшего приора. — В трюм его. Потом разберусь.

В трюм?

Лукаш ухватился за это слово.

Значит, он на палубе какого-то судна. И, если память не изменяет, это личная яхта мастера, оснащенная двигателем. Сейчас двигатель молчал, зато над головой белели наполненные бризом треугольные паруса. Лукаш успел их заметить, когда его уводили с палубы.

Знакомые веры — прихвостни Андрулеску — втолкнули его в темный трюм. Не удержавшись, Лукаш упал на колени, уперся руками в пол.

— Посиди пока здесь, — прозвучал за спиной издевательский хохот. — Скоро мастер тобой займется.

Еще недавно все веры Химнесса если не боялись, то уважали его. Признавали его силу и власть. Даже сам мастер испытывал невольное уважение к тому, в ком чувствовал достойного противника. А теперь, похоже, шакалам понравилось видеть бывшего приора униженным, слабым и на коленях. Лукаш скрипнул зубами, гася злобный рык, готовый ворваться из груди. Пусть еще немного потешатся. Он, Лукаш, не забывает долгов.

Веры ушли, заперев люк на замок. Лукаш слышал, как скрипнул в замочной скважине ключ. Но руки ему не сковали — уже хорошо. Можно немного размять кости и обдумать то, что случилось.

Он помнил, как посадил Еву в спасательную корзину.

Помнил, как девушка кричала и материлась, призывая на его голову все небесные кары. Помнил, как вертолет с ней исчез в облаках.

Что произошло потом?

Кажется, он нашел свой спасательный жилет, сиротливо плававший у входа в каюту. Одел его, а затем прыгнул в воду и постарался уплыть подальше от тонущего катера, чтобы его самого не утащило на дно вслед за гибнущим судном. Это было все, что он смог вспомнить. Дальше в памяти был пробел.

Выходит, Андрулеску со своей командой нашли его. Что ж, спасибо ему за это. Лукаш не мог не признать, что мастер спас ему жизнь. Вот только зачем? Мастер ничего не делает просто так, а уж альтруизм вообще не входит в список его достоинств. Значит, существует причина, по которой он решил спасти непокорного приора. И эту причину нужно узнать.

Флэшка?

Нет, он уже нашел ее.

Ева?

При мысли о девушке сердце Лукаша сжалось. Стоило лишь подумать о ней — и в груди закололо.