Сердце кугуара
Шрифт:
Второй кивок.
— И я так понимаю, вы хотите сохранить этого ребенка?
Третий кивок.
Врач удовлетворенно вздохнул.
— Значит, у нас с вами общие цели. Пришло время поговорить откровенно. Скажите, вы знаете, что отец этого ребенка… — он на секунду запнулся, подбирая нужное слово, — не такой, как другие веры?
Ева кивнула в четвертый раз.
А потом начала говорить.
— В принципе, все как я себе представлял, — заключил Нейман, когда она замолчала.
Ева сидела напротив него, сжав
Потерянная и одинокая. И он обдумывал, стоит ли обнадежить ее скорой встречей, или не стоит форсировать события.
Нет, все же не стоит.
— Сыворотка, которую вводили Каховскому, была разработана профессором Мещерским. И ее действие не двенадцать часов, а гораздо дольше, — продолжил он, возвращаясь к событиям недавнего прошлого. — Ее достаточно было ввести один раз. Но Андрулеску подсадил Каховского на нее, как на наркотик.
Поэтому время действия сократилось. Плюс привыкание. Отсюда такой тяжелый оборот, боль и ломка. Но я мог бы все это исправить.
— Как?
Ева качнулась вперед, ловя каждое его слово.
— У Мещерского были и другие работы. Например, одно вещество, позволяющее сознанию человека управлять телом зверя. Эта вещь не тестировалась в полевых условиях, но она существенно бы облегчила жизнь таким, как Каховский.
— Таким, как… — девушка растерянно посмотрела на Неймана.
— Лукаш говорил, что он единственный…
— Пока — да. Но не забывайте о вашем ребенке. Его отец особенный, и эта особенность передалась плоду. Больше того, она вписана в его генетический код. А значит, будет передана потомству. И, судя по тому, что я видел, ДНК вашего ребенка и его потомков будет доминирующей.
— Подождите… — Еву охватила легкая тошнота. Голова закружилась, и девушка вынуждена была сжать виски руками. Значит, ее ребенок будет превращаться в зверя, как и его отец… Сможет ли она это выдержать? Сможет ли спокойно смотреть на его мучения? — Вы хотите сказать, что мой ребенок… господи, это ужасно!
Она вскинула на Неймана взгляд, блестевший от слез.
— Нет, это удивительно и прекрасно.
— Ничего прекрасного в этом нет, — прошептала девушка, качая головой. — Вы хоть раз видели, как происходит эта биотрансформация? Это все равно, что рвать плоть на куски. Словно какое-то другое существо лезет наружу, сдирая кожу с человека.
— Вы говорите о Каховском?
— Да.
— Это побочный эффект вещества, которое ему вводили. Но для вашего будущего ребенка смена облика будет так же естественна, как для вас — смена одежды. Единственное, чего я не могу пока предсказать, это насколько разумным он будет в облике зверя. Поэтому, мне бы хотелось понаблюдать за развитием вашего ребенка. Но, разумеется, с вашего разрешения, — поспешно добавил он, увидев, как изменилось лицо девушки. — Со своей стороны гарантирую вам комфорт и личную безопасность. Коллеги из научного совета поддержат
Ева опустила глаза. Взгляд уткнулся в обломанные ногти, которые она несколько раз безуспешно пыталась обгрызть.
Дурацкая привычка, выдававшая нервозность.
— Лукаш говорил, что в облике зверя не может управлять своим телом, — тихо призналась она. — Он боялся, что его кугуар мне навредит. Но этого не случилось. Наоборот, он спас меня. И… он был ко мне очень… добр…
Не выдержав, она судорожно вздохнула. В груди защемило, из пересохшего горла вырвалось глухое рыдание. И по щекам побежали слезы, крупные, как горох.
— Ну-ну, не стоит плакать, — обойдя стол, Нейман отеческим жестом похлопал ее по плечу. — Все не так плохо, как кажется.
— Все плохо, — всхлипнув, девушка уткнулась носом в белый халат, ее плечи затряслись от беззвучных рыданий. — Лукаш погиб, спасая меня. Умер. Я больше никогда его не увижу.
Рука Неймана на ее плече неожиданно сжалась.
— Умер? — повторил врач странным тоном. — Кто вам это сказал?
— Д-догерти… Шейн Догерти…
Она подняла на него глаза, в которых светилось отчаяние.
— Тот самый Догерти, который стал вашим опекуном? — Нейман смотрел внимательно и серьезно.
— Да…
— Тогда у меня для вас новость. Лукаш Каховский жив и здоров. И скоро появится здесь.
— К… когда? — выдохнула она, резко вставая.
Разум отказывался верить в то, что говорил Нейман. Его слова казались какой-то абракадаброй, проносящейся мимо сознания и не задевающей его. Но сердце — оно поверило сразу и безоговорочно. Замерло, пропуская один удар, а потом пустилось в пляс, отбивая бешеный ритм.
— Не так быстро, как хочется, — усмехнулся Нейман, усаживая девушку обратно. — Сначала ему придется пройти несколько процедур и подписать кое-какие документы. Да и нам с вами тоже.
— Что? Какие процедуры? — охваченная волнением, она не вполне понимала, о чем идет речь.
— Тест на отцовство. Если будет доказано, что Лукаш Каховский отец вашего ребенка — суд аннулирует ходатайство Догерти и назначит вашим опекуном Каховского. По закону он имеет право опекать вас, пока ребенку не исполнится три года.
— А потом?
— Потом вы можете потребовать апелляцию и стать полноправным членом общества.
Он еще что-то говорил, но Ева уже не слышала и не слушала. Она думала об одном: Лукаш жив. Он не умер. Не погиб. Не пошел на дно вместе с катером. И она скоро увидит его.
Разве могло быть сейчас что-то более важное для нее? Но одна тревожная мысль пробилась сквозь розовый туман, уже застилавший сознание.
— Подождите, — Ева ухватилась за нее, чувствуя в словах Неймана скрытый подвох, — а что дальше? Меня не пустят на материк с ребенком-вером, а возвращаться в руки Андрулеску я не хочу. И Лукаш тоже вряд ли захочет…