Сердце моего Марата. Повесть о Жане Поле Марате
Шрифт:
Дантон помрачнел.
— Сказал… Да, сказал, но, определенно, хватил через край! Уж больно вывели из себя эти наглецы! Но взгляните, кто меня окружает! И такие — повсюду. А это значит, что, если даже допустить, будто Кордельеры могут выгнать солдат с территории дистрикта, это все равно лишь привело бы к гражданской войне, в которой мы с вами не имели бы шансов на победу… Но хватит пустых разговоров! Поспешите!..
Мы быстро завернули за угол. И все же успели услышать слова Дантона, обращенные к представителям власти:
— Терпение,
— Ну и хитрюга! — пробормотал Мейе. — Однако давай соображать, что будем делать!..
План составили на ходу.
Поскольку Жюль был слишком известен в квартале, он побоялся взять на себя спасение Марата — его могли задержать у входа в дом, и тогда бы все провалилось. Мейе решил дежурить у отеля Лафотри, чтобы своими глазами проследить за судьбой редакции и типографии.
Главная роль поручалась мне.
Самое трудное заключалось в том, как незаметно провести учителя через ряды гвардейцев. Вот тут-то Жюлю и пришла на ум блестящая идея.
Мы с Маратом были одинакового роста и сложения. А это значило, что он мог переодеться в мое платье!..
Я должен был выбрать свой лучший костюм и доставить его журналисту (провести меня к нему мог наш Жако). После того как Марат достаточно изменит свою внешность (шелковые чулки, длинный редингот, жабо, белый парик и шляпа, надвинутая на глаза, сделали бы его почти неузнаваемым), свободный выход ему будет обеспечен. Что же касается меня… Об этом мы много не размышляли: это было не так уж и важно. Я мог пройти вместе с ним, после него или же остаться на какое-то время у его хозяев — смотря по обстоятельствам.
Ну разве это не был гениальный план?..
Когда мы с Жако подошли к нужному дому, я чуть было не отказался от осуществления гениального плана.
Переулок был буквально наводнен солдатами. Они дежурили у каждого подъезда и внимательно следили за входящими и выходящими, а у иных даже спрашивали документы. Впрочем, входящих и выходящих было очень немного: кто раньше из любопытства спустился вниз, теперь стоял и глазел, кто же остался дома, продолжал там оставаться и не высовывал носа на улицу.
Мы смешались с толпой. Я чувствовал себя как нельзя хуже: огромный сверток под мышкой жег мне руку, ноги подкашивались. Я понимал, что, если меня остановят у подъезда и начнут проверять содержимое свертка, все пропало. Пусть правильно поймет меня читатель: боялся я, разумеется, не за себя…
Люди вели себя сдержанно, но в этой сдержанности чувствовалась немая угроза.
Когда офицер грубо толкнул и оскорбил рабочего, стоявшего рядом со мной, тот спокойно ответил:
— Ничего не выйдет, дружок. Ты хотел бы нас спровоцировать, я это вижу. Но мы сохраним спокойствие
А одна из женщин крикнула с гневом и презрением, обращаясь прямо к гвардейцам:
— Мой муж тоже солдат! Но если бы он был так подл, что пожелал бы арестовать Друга народа, я сама раскроила бы ему череп!..
Мы стояли, смотрели и слушали. Однако нужно было на что-то решаться. Жако понял причину моих сомнений и предложил:
— Сударь, давайте, я отвлеку этих господ, а вы пройдете незамеченным!
О, сорванец Жако! Парижский мальчишка, как часто я потом думал о тебе! Твоя находчивость спасла наш план, бывший под угрозой крушения…
Мальчик подошел вплотную к подъезду.
Засунув руки в карманы, он стал насвистывать как то песенку и при этом довольно нагло посматривал на гвардейцев.
Один из стражей не выдержал:
— Эй, тебе чего надо?..
Этого только и ждал Жако. С самым невинным видом не вынимая рук из карманов, он спросил:
— Не можете ли вы сказать, добрые господа, за кем это вы охотитесь?
Все пикетирующие подъезд обернулись к мальчику.
— А ну, марш отсюда! — гаркнул гвардеец.
— Зачем так грубо, господин соглядатай? Ведь я ж вас только спросил!..
— Вот я тебе сейчас и отвечу! — крикнул взбешенный гвардеец и бросился на Жако. Мальчик проворно юркнул в толпу. Я, не менее проворно, никем не задержанный, юркнул в подъезд…
…Пришлось долго стучать, прежде чем за дверью послышались шаркающие шаги. Когда я назвал свое имя, дверь открылась, и пожилой человек в рваном халате предложил мне следовать за ним.
В комнате, куда мы вошли, были двое.
Старая женщина ломала руки и тихонько причитала.
Марат, сдержанный и мрачный, пытался ее успокоить:
— Будет вам, мадам Мишо! Ей-богу же, нет ничего страшного; во всяком случае, волноваться абсолютно нечего!
— Да как же нечего! — стонала женщина. — Ведь вы, да и все мы, в западне!
— Ну, до западни, положим, еще далеко. Подумаешь, какие-то там несколько сотен гвардейцев… А вот и Буглен — он все сейчас уточнит!..
— Не несколько сотен, а десять тысяч, учитель! — с ходу выпалил я.
— Ого! А не многовато ли ради одного человека?.. Поневоле проникаешься уважением к себе и чувствуешь себя сказочным гигантом!.. Впрочем, откуда у вас эти сведения?..
— Я только что виделся с Дантоном!
— И он сказал?..
— Он сказал, что сможет удержать поток в течение трех-четырех часов!
— Стало быть, сказочный гигант-то не я, а он. Три-четыре часа! Да за это время можно уйти на край света! Слышали, мадам Мишо! Да вытрите же слезы, наконец, и познакомьтесь с моим юным другом прославленным патриотом Жаном Бугленом!..