Сердце полуночи
Шрифт:
Наконец ее лапы коснулись укрытого ковром пола. Собака сделала еще один плавный прыжок и петляя побежала в темный угол комнаты.
К детской кроватке и дрожащему комочку, который скорчился под одеялом.
С разбега собака вскочила на пуховую перину. В немом ужасе ребенок закрылся одеяльцем до самого подбородка. Собака сделала выпад, и в лунном свете сверкнули клыки, покрасневшие от ее собственной крови. Мальчуган даже не успел крикнуть. Собака развернулась и выдернула безвольно обмякшее тело из его ненадежного укрытия. Спрыгнув с кровати, она по-волчьи поволокла маленькое тельце к окну. Осколки стекла вонзались
В дверях комнаты появилась женщина со свечой в руке. Лицо ее было искажено ужасом. Последним, что она услышала, прежде чем потерять сознание, был тупой стук маленьких ножек, которые чуть задели за подоконник.
Геркон Люкас стоял на подножке своего темного экипажа. Не снимая с рук перчаток, он наклонился и перенес внутрь кареты два безжизненных тела. Затворив за собой дверцу, он дал сигнал кучеру, закутанному в темный плащ. Резко щелкнул бич, и карета, влекомая четверкой вороных коней, рванулась вперед. Люкас с удобством развалился на мягком бархатном сиденье, поставив ноги в башмаках на два неподвижных трупа. В карете сильно пахло кровью, и бард с удовольствием принюхивался. Довольно долго он сидел неподвижно, прислушиваясь к грохоту конских копыт и прокручивая в уме свой зловещий план. В конце концов он пошевелился и зажег небольшой фонарь, прикрепленный к потолку кареты.
Оба тела были в плачевном состоянии, изрезанные и утыканные осколками стекла. Люкас некоторое время с отвращением взирал на дело своих рук, потом на лице его появилась сардоническая усмешка. Красная кровь была почти не заметна на красном бархате, которым был обит экипаж изнутри.
Потянувшись во внутренний карман своего парчового кафтана, Геркон Люкас достал небольшой клочок бумаги, аккуратно сложенный пополам. Развернув бумагу, он пристроил ее на колене, а свободной рукой достал из потайного отсека крошечный пузырек чернил и перо. Затем он нажал на скрытую защелку, и в стене кареты открылся небольшой столик. Люкас перенес на него письменные принадлежности и, задумчиво пожевав губами, пробормотал:
– Как мне получше написать это? Он поднес к губам кончик пера.
– У меня есть приманка, но я должен сообщить об этом женщине. И надо как-то связать это с Казимиром…
Наконец ему в голову пришли нужные слова. Окунув перо в чернильницу, он написал:
Уважаемая госпожа!
– Если вы хотите снова обнять свое дитя, ждите меня по ночам у выхода из усадьбы Мейстерзингера три полнолуния подряд. В одну из этих ночей я выйду к Вам. Вы сразу меня узнаете – я высок ростом, изящен, и буду закутан в темный плащ. Вы должны будете последовать за мной туда, куда я поведу Вас. Не пытайтесь меня задержать, и Вы увидите своего ребенка.
Прежде чем поставить подпись Люкас задумался. В конце концов он закончил:
Искренне ваш. Сердце Полуночи.
ГЛАВА 14
– Уверяю вас, бард Люкас, – донесся скрипучий голос старухи-цыганки. – Я ни за что бы не согласилась выйти из своей кибитки
Геркон Люкас сидел на украшенном резными цветами подоконнике в комнате гостиницы. Сложив на коленях изящные руки, он зорко всматривался в темное пространство за окном. Время от времени его взгляд устремлялся на диск полной луны, которая медленно поднималась над горизонтом, отчасти загороженным крышами домов, однако все внимание его было приковано к пустынной улице перед усадьбой Мейстерзингера.
Цыганка с подозрением смерила Люкаса взглядом, затем достала из-за пазухи шелковый мешочек и опорожнила его на полированный столик из зеленого мрамора. Из мешочка посыпались высохшие мелкие кости, мелодично бренчащие по камню. Рассеянно тронув их своей скрюченной птичьей лапой, цыганка как бы между прочим спросила:
– Что-то иное занимает вас больше, чем чтение прошлого, не так ли?
Люкас медленно выпрямился. Потянувшись, он повернул к сморщенной цыганке ничего не выражающее лицо, и в его глазах вспыхнул странный огонь.
– Прошу прощения, дражайшая Мароза. Боюсь, в последнее время мои мысли находятся в беспорядке. Я очень высоко ценю вашу готовность начать чтение прошлого именно здесь. В конце концов, меня интересуют события, происшедшие в этой самой комнате. Гадание в любом другом месте не дало бы нам искомого результата.
Помутневшие от старческой катаракты глаза цыганки холодно оглядели его, однако голос ее прозвучал вполне любезно.
– Эта комната может быть старше любого из нас, мастер Люкас. Она могла бы многое порассказать нам. Что вы хотите узнать у этих стен, а?
Люкас в последний раз бросил взгляд
Сквозь неровное стекло и, поднявшись с подоконника, подошел к цыганке. Задумчиво поглаживая свою козлиную бородку, он сказал:
– Я хочу знать, кто останавливался в этой комнате, что делал, что привело его сюда и куда он потом отправился…
Мадам Мароза собрала кости в сухой кулачок и осведомилась деловито:
– Должна ли я искать кого-то конкретно?
Люкас опустился на стул рядом со столиком, и на лице его возникла хитрая улыбка.
– Ваше племя знает меня достаточно хорошо, мадам. Вам. должно быть, известно, что я – отнюдь не глупец. Нет, я не скажу вам, кто меня интересует. Вы будете говорить мне, кого видите, а я, если укажете правильно, остановлю вас.
– Я тоже не глупа, – возразила скрюченная ведьма, протягивая к нему руку ладонью вверх. – Десять золотых… и вперед.
Люкас сунул руку в карман своего роскошного жилета и достал пригоршню монет. Не считая, он вложил золото в дрожащую от жадности руку старухи.
– Здесь – двадцать золотых, дражайшая. Начинайте же скорее.
Опуская теплые монеты в кошелек на поясе, старуха сказала:
– Здесь двадцать один золотой, но кто же считает мелочь в таком важном деле, не так ли?
– Пусть этот добавочный золотой понудит твои уста к правде, – поторопил ее Люкас.
Хитрый огонек в глазах цыганки погас. Она обратилась к столу, и лицо ее стало серьезным. Тщательно перемешав кости в сухих ладонях, она сказала:
– Хоть я бросаю кости и читаю по костям, однако я способна услышать голос этой комнаты, этих старых стен. Кости лишь очистят его и передадут мне.