Сердце в броне
Шрифт:
— Даю разрешение на посвящение Рустама Алматинского в рыцари ордена найманов. Сей рыцарь прошел проверку нашего ведомства и признан годным для дальнейшей службы. Тем не менее по прибытии в расположение отряда рекомендую наказать Рустама Алматинского за опоздание, неумеренное потребление спиртного и непотребное поведение.
— Это все, ваше сиятельство?
— Да.
Секретарь с поклоном положил письмо на стол, граф пробежался по нему взглядом и размашисто расписался.
— Запечатайте в конверт и вложите в пакет, предназначенный для сэра
— Спит, ваше сиятельство.
— Через два часа разбудите, вручите пакет и отправьте в расположение отряда.
— Слушаюсь, ваше сиятельство.
Гиотурен обвел взглядом сырые замшелые стены глухого каменного подвала и многозначительно поднял брови:
— Глубоко вас загнали. Можно сказать, затравили как крыс.
Сидевший за столом тучный мужчина, одетый довольно прилично, но несколько небрежно, сверкнул глубоко посаженными глазами:
— Не хами! Тебя уважаемые люди рекомендовали, но сам ты для нас никто.
Гиотурен жестко усмехнулся:
— Говорить правду — это не хамство, а свойство делового человека, привыкшего беречь время. Будем рассыпаться в любезностях или говорить прямо?
Толстяк зло рассмеялся:
— Ты сказал, человека? А может, все-таки эльфа?
Гиотурен недрогнувшей рукой придвинул себе стул и сел напротив.
— Я человек.
— А кто за спиной? — прищурился толстяк.
— Неважно, — холодно отрезал Гиотурен. — Деньги плачу я, все остальное неважно.
— Ошиба-а-аешься, — протянул толстяк, — деньги — это хорошо-о, но есть вещи и поважнее.
Гиотурен насмешливо приподнял бровь:
— Патриотизм?
— Осторожность. — Толстяк откинулся на спинку стула, так чтобы свет лампы не падал ему на лицо.
Гиотурен небрежно проронил:
— Тысяча золотых.
Крепкая тяжелая рука с короткими, грубыми пальцами едва ощутимо вздрогнула. Гиотурен не ошибся, названная сумма произвела впечатление, теперь разговор пойдет серьезный.
— Неплохие деньги, — с деланным равнодушием проронил толстяк. — А за что?
— А с кем я разговариваю? — поинтересовался в свою очередь Гиотурен.
— Как же так, — усмехнулся толстяк, — договорился о встрече и не знаешь с кем?
— Знаю, но хочу убедиться. Не больно-то вы и похожи на нищего.
Толстяк молча засучил рукав на правой руке и протянул ее ближе к свету. На внутренней стороне предплечья было вытатуировано изображение виселицы.
— Занятный рисунок, — скучающе бросил Гиотурен.
Толстяк провел над татуировкой сложенной лодочкой ладонью: петля на виселице закачалась, словно под сильным ветром, виселица заходила ходуном, казалось, слышится скрип рассохшихся, старых досок. Секунда, другая, и все закончилось. Татуировка как татуировка, немного потертая и побледневшая от времени.
— Я Мясник, — веско сказал толстяк, — старшина столичных нищих и убогих. А теперь говори по делу: что тебе нужно за свои деньги? Гиотурен подобрался.
— Три сотни отчаянных ребят на площади Могильщиков через два дня.
— Зачем?
— Нужно
— Зачем? — В голосе Мясника послышалось раздражение.
Гиотурен положил локти на стол и навис над столешницей:
— Чтобы задержать королевский кортеж и убить короля.
Потерявший свою невозмутимость Мясник отшатнулся и резко встал.
— Это шутка?!
— Это деньги. — Гиотурен уперся в вожака нищих пристальным взглядом.
— Убить короля… Ха! Ищи дураков в другом месте, эльфийский прихвостень.
— Кто я и что я, вопрос отдельный, — сухо отозвался Гиотурен. — А золото всегда золото.
Мясник уперся кулаками в стол и приблизил лицо вплотную к лицу Гиотурена:
— Убийство короля за золото не купишь.
— Вы ошибаетесь, — холодно ответил Гиотурен. — Все покупается и все продается, не мне вас этому учить.
— Может быть. Но мой ответ — нет.
Гиотурен не сдвинулся с места, он и не рассчитывал на быстрое согласие.
— Вы неправильно расставляете фишки, уважаемый. Убивать короля будут не ваши люди, а мои. Ваше дело задержать кортеж и отсечь конный эскорт. Тридцать всадников — это не много, особенно если загородить площадь пятью-шестью невзначай забытыми повозками. Не так уж и страшно за тысячу золотых. Или вы не любите золото, уважаемый?
— Мертвый в золоте не нуждается. От площади Могильщиков рукой подать до Эрандаля. Как только начнется свара, во дворце поднимут тревогу, и несколько сотен конных гвардейцев не замедлят прийти на помощь королю и его кортежу. Погибнет очень много честных бродяг, общество мне этого не простит: поднимут на ножи. Зачем мне тогда твое золото?
— А если я скажу, что гвардейцы отреагируют с заметным опозданием? С очень заметным, скажем, через час, а может, и больше.
— Слова…
Гиотурен покачал головой:
— Больше чем слова — уверенность.
— Не подтвержденная гарантиями?
— Когда начнется заварушка, я буду рядом с вами, — пообещал Гиотурен. — Если гвардейцы покинут дворец, у вас хватит времени увести своих бродяг и поквитаться со мной. Устраивают вас такие гарантии?
— Все равно рискованно…
— А что вы хотели? — грубо оборвал его Гиотурен. — Я уже сказал, что мне нужны отчаянные ребята, а не тупое быдло. Если хотите, можете отказаться и упустить редкий шанс решить свои проблемы, да еще и получить за это солидную премию.
— Какие еще проблемы?
— Его величество Георг Первый, — глаза Гиотурена блеснули мрачным огнем, — вот ваша главная проблема. Последний год был нелегким, не правда ли? — Гиотурен издевательски рассмеялся и развел руками. — Какие глухие подвалы. Интересно, кто вас сюда загнал? А сколько нищих за последний год отправились на виселицу или на каторгу? Не скучаете по прежней вольнице, а?
Мясник не зря был старшиной, он подавил первоначальный гнев и отреагировал почти спокойно:
— Можно подумать, что все это затеяно исключительно ради нас.