Сердце в гипсе
Шрифт:
Мне изменяет муж, я почти не сомневаюсь в этом. Он стал каким-то другим, я его просто не узнаю. Возвращается с работы довольно поздно, а когда я ему звоню, никто не подходит к телефону. На мой вопрос, почему никто не берет трубку, отвечает, что секретарши уже не работают. Мне-то известно, с чего все начинается. Я на грани нервного срыва — обнюхиваю его одежду, проверяю записи в ежедневнике, просматриваю его вещи. В наших отношениях возник какой-то разлад. Лучше иметь ясность, чем теряться в догадках. Однажды я даже дошла до того, что вечером подъехала к зданию его фирмы. Он
Ей-богу, я бы на месте ее мужа не выдержала. Разве можно настолько не доверять партнеру и придираться по пустякам? Даже если он ей еще не изменяет, она, без сомнения, доведет его до этого.
Раздался телефонный звонок. Я сняла трубку. Мужской хрипловатый голос:
— Я бы хотел заказать очистку выгребной ямы.
— Очень приятно, — идиотничаю я.
— Запишите адрес...
— Я не чищу отхожих мест.
— Девушка, у меня уже льется через край! Я понимаю, что позднее время, но может, вы утром приедете...
— Это квартира, — отрезала я и бросила трубку. Снова путаница с номерами. Чтоб ей пусто было, нашей телефонной станции...
Дорогая читательница!
По-настоящему хороший и равноправный брачный союз должен строиться в первую очередь на доверии. Взрослые люди не должны контролировать друг друга. У меня сложилось впечатление, что Вы ищете оправдание своей подозрительности, доказательств измены. Такая степень недоверия с Вашей стороны приведет лишь к тому, что супруг начнет Вас чуждаться. Натянутость в отношениях и Ваша неосознанная неприязнь к нему лишь усугубят ситуацию...
Вот так-то, оказывается, я способна взвешенно и без эмоций отвечать на такие письма. А если он действительно ей изменяет? У женщин есть интуиция, а я ей тут впариваю небылицы о доверии и необходимости посмотреть на себя... Звонок. На этот раз Адаму. Говорит минуту, чем-то взволнован.
— Мне придется ехать на радио. — Адам взглянул на меня и начал переодеваться. — У нашей сотрудницы начались роды, а Конрад должен через два часа уйти. Вернусь примерно после двух. — Он подошел и чмокнул меня в ухо. — Не беспокойся ни о чем, — бросил он на бегу, и вскоре послышался скрежет запираемых ворот.
Чуть погодя сверху спустилась Тося.
— Ты знаешь, что такое столетний юбилей числа «пи»?
— Не знаю.
— Ну, мамуля, подумай.
У меня не было сил думать. Я могла только размышлять над тем, что сказал Адам. Почему он просил меня ни о чем не беспокоиться? Никогда раньше он так не говорил. Значит, у меня должны быть какие-то причины для беспокойства?
— Пистолет.
— У меня нет, — ответила я машинально.
— Столетний юбилей числа «пи» — это пистолет! — Тося посмотрела на меня как на недобитую интеллигентку. — А Якуб догадался. А вот еще. Отступление армии?
— Тося! — простонала я жалобно. — Только не сегодня.
— Драпировка! С тобой вообще ни о чем нельзя поговорить. Я иду спать. Адам куда-то уехал?
— На радио.
— Он ведь сегодня не должен был дежурить.
Тося взяла Сейчаса
Мужчина, который слишком часто исчезает из дома, не любит этот дом. Отчего это у Адама вдруг так много работы? Я легла в ванну и прикрыла глаза. Мне следовало бы ему все рассказать. Из маленьких недомолвок вырастают настоящие проблемы. Он, наверное, даже не предполагал, что я могу оказаться такой идиоткой. Это были наши общие деньги, а не мои, я не имела права так поступать. Я и в самом деле его избегаю, потому что всего боюсь. Ни к чему хорошему это не приведет. Так я и лежала в этой ванне, пока вода не стала холодной. Забралась в пустую постель, и мне стало ужасно грустно. Борис улегся на коврике, он уже не пытался влезть к нам в кровать. Наконец я, окончательно решив, что должна что-то предпринять, заснула.
— Мам, ты когда-нибудь считала, сколько за свою жизнь ты съела животных?
Тосин вопрос меня потряс. Она стала вегетарианкой, потому что Якуб не употребляет мяса. Безусловно, я не в состоянии посчитать всех съеденных мной животных, но результат был бы шокирующим.
— За последний год ты как ни в чем не бывало съела четверть небольшого теленка, стайку или две чудненьких пестреньких курочек, а про говяжьи бифштексы вообще лучше не вспоминать, — не отставала от меня дочь. — Ничего странного, что ты превратилась в токсикогенную мамашу.
— А картошка, съеденная мной, могла бы зацвести на площади в десять соток, если бы я ее посадила, а сахар, если бы я сыпала его на пол, а не в чашку, мог бы покрыть весь наш дом, — спокойно парировала я. — Я не могу винить за это своих токсикогенных родителей. Они не могут быть в ответе за все.
— Э-э-э, — пожала плечами Тося, — с тобой вообще серьезно не поговоришь. — И, вынув из холодильника зеленый хвостик сельдерея, начала его смачно грызть.
Я ответила на девятнадцать писем и устала до смерти, мне пора носить очки, и совершенно бессмысленно становиться вегетарианкой. Когда Адам узнает, что я наделала, он просто уйдет. Позвонила Уле, она обещала зайти вечером. Но пришла немедленно. Для настоящей дружбы важна твоя душа, а не ошибки в питании. А моя душа, прикрытая лишними килограммами, рыдала. Уля вопрошала меня с изумлением:
— При чем здесь полкоровы?
— Не половина, а четверть. Я причастна к убийству, принимаю активное участие в уничтожении, перерабатываю живых птичек на бедрышки с ананасом, и должен был настать тот момент, когда мне кто-то откроет на это глаза.
— Ты хочешь стать вегетарианкой? — догадалась Уля. — Если я правильно тебя поняла.
Не знаю, кем яхочу стать. А становлюсь одинокой женщиной. Обманула мужчину, которого люблю...
Уля не понимает меня. Никто меня не понимает. Так будет всегда. Что из того, что я не одна, если это может произойти каждую минуту? Моя собственная дочь, и та пытается что-то изменить в своей жизни, а мне не под силу даже маленький решительный шаг.