Сердце в тысячу свечей

afan_elena

Моя рука снова тянется к нему, но дрожит и не слушается, я хочу ощутить тепло его кожи под своими пальцами, однако будто неведомая сила удерживает меня от желанного прикосновения.

– Пит, – снова шепчут мои губы, но напарник не идет на зов, не торопится обнять меня, как раньше, а продолжает просто смотреть, глотая мелкие слезинки.

Между нами считанные сантиметры.

Между нами пропасть.

Делаю шаг назад, потом еще один и снова шажок – я отдаляюсь, вместо того чтобы приближаться, но голубые глаза

неотрывно следят за каждым моим движением, и это придает мне сил.

Когда я исчезаю в темноте спальни, сомнения набрасываются с новой силой: если Пит не пойдет за мной? Если я ему больше не нужна?

Я выдыхаю, только когда в дверном проеме возникает широкая тень. Пришел.

От волнения закусив губу, я приближаюсь к кровати и на мгновение разрываю зрительный контакт – забираюсь на постель, прячась под одеялом, а потом снова ищу глазами Пита. Напарник топчется на пороге, поглаживает пальцами дерево косяка, будто его это успокаивает, но пройти не решается.

Плохие мысли кружатся в голове, как рой пчел, и они травят меня ядом не хуже настоящих насекомых. Я стараюсь прогнать их от себя, почти отмахиваясь рукой, но боль в груди становится лишь сильнее.

– Пит? – мой голос тихий и неуверенный.

Что я буду делать, если Пит уйдет от меня? Сейчас, сегодня, завтра?

Ему есть, с кем сравнить меня. Сколько жаждущих женских тел он прижимал к себе за последние ночи? Их губы слаще, а объятия крепче, чем мои?

Почему Пит медлит?

Ребекка не врала, когда громко шептала Клариссе о блаженных стонах, слетавших с губ Пита, когда он был с ней?

Ревность жирной змеей оборачивается вокруг моего тела, кости ломит, а слишком сдавленные тоской ребра трещат, угрожая пронзить мои внутренности.

Пит несмело подходит ближе, укладывается рядом прямо в одежде и ждет.

Что я должна сделать? Что я могу сделать, если даже коснуться напарника для меня так сложно?

Решаюсь перевернуться на бок и скольжу взглядом по напряженному лицу Пита: он, как и я, уже не плачет, но его щеки еще хранят несколько капель соленой влаги. Дрожащей рукой провожу по одной из слезинок, а от моего прикосновения напарник вздрагивает, тут же поворачиваясь ко мне, – выходит так, что подушечки моих пальцев оказываются возле его губ, и Пит целует их, нежно-нежно, предельно ласково. По моей коже ползут мурашки.

– Пит…

– Прости меня, – его голос слабый, то ли от того, что он не до конца успокоился, то ли Питу действительно есть, за что извиняться.

Чувствую, что от подобных мыслей к горлу снова подступает комок рыданий. Я не хочу больше плакать, не желаю омрачать минуты, которых я так ждала. Не хочу! Я не буду думать о том, что он делал эти две недели, просто не буду…

– Обними меня? – не знаю, как решаюсь на подобное: раньше это казалось так просто, а теперь столько всего изменилось, но мне

все еще необходимы ласковые руки Пита, чтобы уснуть, – когда он рядом, я цельная. Живая.

Мне мерещится, что напарник медлит – совсем недолго, но проходит пара мгновений, пока его руки притягивают меня ближе, и моя голова находит место на его плече. Где-то под ухом я чувствую, как бьется пульс Пита, и с какой-то горечью замечаю, что сегодня наши сердца стучат не в унисон.

Глубже втягиваю в себя воздух, ощущая, как по телу все-таки разливается долгожданное тепло. Пит рядом, а его надежные руки обнимают меня.

Я засыпаю, наконец-то желая, чтобы ночь тянулась как можно дольше.

***

Утро приходит недоброе.

Еще нет и времени обеда, а Риса уже стоит посреди нашей с Питом гостиной и не сводит с него внимательных глаз.

– Надо поговорить, Пит, – произносит она, – может, прямо сейчас?

Напарник хмурится, отводит взгляд, будто… стесняется. Но его щеки горят – злится.

– Не думаю, что я хочу что-то обсуждать, – чеканит он, но капитолийка, похоже, не собирается отступать, она наклоняет голову и, вероятно, выискивает слова, чтобы переубедить его.

– Всего на несколько минут, – говорит она. – Обсудим кое-что, и тебе дадут возможность отдохнуть.

Я вспыхиваю от ее слов: отдохнуть от других женщин? Мои ладони непроизвольно складываются в кулаки, но Пит наоборот оживляется и смотрит на Рису уже заинтересованно.

– Как долго?

Кларисса улыбается, поняв, что поймала его на крючок.

– Вот и обсудим, насчет всего и…

Напарник бросает на меня беглый взгляд.

– Не при Китнисс, – отрезает он, грубо и нервно.

Я не успеваю что-то ответить, а капитолийка уже соглашается:

– Прогуляемся?

Я вспыхиваю, как спичка, и готовлюсь возразить, но слова застревают в горле. Я действительно хочу знать, о чем они будут говорить?

Пит снова смотрит на меня, на этот раз почти совсем как раньше – ласково и нежно, – и я позволяю им выйти из комнаты, оставив меня в компании тишины.

***

Напарник возвращается спустя чуть больше часа и находит меня, забившейся в угол дивана и поджавшей ноги к груди. Он выглядит расстроенным, впрочем, я не нахожу в себе сил, чтобы как-то успокоить его – у самой на душе вьюга.

– Хочешь есть? – спрашивает Пит, когда садится рядом.

Он не касается меня, а мне бы этого хотелось.

Я долго всматриваюсь в его лицо, кажется, даже замечаю несколько морщинок, появившихся на лбу. Подумать только, Питу восемнадцать, а столько уже произошло…

Нас не сломали Игры, а людская испорченность сумела это сделать?

– Если здесь. С тобой, – отвечаю я.

В его глазах что-то меняется, будто зажигается маленький огонек, и даже такого света мне хватает, чтобы отогреться.