Сердце в виде часовой пружины. Игры богов
Шрифт:
Таверна взорвалась восторженными криками…
Я опять посмотрел на него.
– Да-да… именно так я и сказал, – поддакнул набатеец.
Марк Деций поднял голову, не веря тому, что он только что услышал.
– Речь, достойная римлянина! – послышалась реплика из толпы.
– Милосердный Ахаб! – воскликнул один из его дружков.
– Благочестивый Ахаб! – поддакнул другой, зевая, разбуженный возгласом первого.
Люди подходили и похлопывали его по спине.
– Уж кто-кто, а я-то давно знал, что этот меняла не так прост, – гнусаво изрёк
Послышались рукоплескания. Ахаба распирала гордость.
– Конечно же, друзья мои… всё правда, я такой и есть… но не стоит благодарности… – бормотал он, рассеянно раскланивался с правдоподобной скромностью. Он мгновенно перевоплотился и теперь был подобен греческому актёру, чей образ по воле Мельпомены вдруг стал им самим – муза подменила его прежнее естество и отчасти повредила его разум. И даже ревнивая супруга смотрела теперь на Ахаба с восхищением и готова была простить ему всё, ибо после моего рассказа в её подведённых сурьмой глазах стал проглядывать огонёк гордости за неверного мужа и желание хоть быть как-то сопричастной к римской истории.
Я сделал знак успокоиться.
Толпа замолчала. Я повернулся к солдату.
– Марк Деций, – сказал я. – За твои деяния на поле брани и в мирное время я буду ходатайствовать перед префектурой о справедливости. Тебе предоставят на выбор земельный надел за городом, либо жилье в Риме с правой отсрочки ренты на полгода. И да благословят тебя боги.
Оглушительные крики восторга сотрясли заведение Ахаба. В воздух полетели венки, маски и ленты. Марк Деций закрыл лицо руками. Софрония плакала навзрыд.
Так это закончилось. Так комедия стала трагедией, а трагедия – фарсом со счастливым концом. Все изменилось за короткий период времени как погода в Лигурии в мартовские календы, когда свозь хмурое небо вдруг быстро пробивает яркое солнце. Таков Рим – амальгама страстей, постоянная череда обстоятельств и превращение одного в свою противоположность, а затем наоборот.
Никто не узнает о них, ибо историки напишут лишь о великих. Жизнь простых горожан растворится во времени как капля в море; их истории сольются и смешаются, сделавшись океаном Памяти – туманным как Стикс и мутным как воды Тибра.
На этом история в таверне закончилась.
Но это ещё не конец всей истории.
***
Я вышел из заведения набатейца с чувством исполненного долга.
Моя речь и последующее разоблачение произвели сильное впечатление. Одна моя речь была вымыслом, а другая правдой. Мне удалось соединить обе воедино, как члены в теле химеры так, что никто не знал, где кончалось одно и начиналось другое и так, что ни у кого не возникло ни малейшего недоверия к моим словам.
… впрочем, были и те, кто догадывался что к чему. Они остановили меня недалеко от таверны.
Это был Марк Деций с женой и детьми.
– Назови своё имя, друг, – сказал он. – Назови своё имя, чтобы я знал для кого мне сделать жертву Юпитеру.
Я молчал. Мы смотрели друг на друга.
– Ты храбрый солдат, Марк Деций, – произнес я. – А Валерий Марцелл был великим командиром.
– Назови своё имя, достойный человек, – сказала его жена. – Если в моем чреве снова зародится жизнь и это будет мальчик, мы хотим, чтобы он носил твоё имя.
Я коснулся её щеки. Она схватила мою ладонь и прижала сильнее.
– Ты славная, Софрония.
Я убрал руку, развернулся и пошёл прочь.
Они стояли и смотрели мне вслед.
Сделав шагов пятнадцать, я остановился и повернулся:
– Меня зовут Луций.
***
Я направлялся на Палатин, где начиналось основное торжество.
Когда я миновал святилище Кастора и Поллукса, то недалеко от переулка, ведущего на Викус Селена, я почувствовал, как сзади чья-то рука ухватила меня за правое плечо. Я замер. Моя левая рука потянулась под плащ, где на поясе висел кривой пергамский нож; его ковка способна крошить камень и пробивать металл. Моим учителем был перс Фарназ, он обучил меня искусству ножевого боя, которое выручало меня не раз, когда жизнь висела на волоске.
Я выхватил нож и резко развернулся, направив остриё к горлу того, кто меня остановил…
Я узнал его. Это был тот человек, который сверлил мне спину взглядом в таверне Ахаба. Он был худ и выше меня на полголовы. Он широко расставил руки, показывая, что невооружен и настроен дружелюбно. У него был вполне беззаботный вид.
– Луций Капитул? – произнёс он и широко улыбнулся.
Я убрал нож и вопросительно посмотрел на него.
– Кто ты такой?
– Меня зовут Гай Албин Феликс, – представился он.
– Феликс твоё прозвище?
– Нет, это часть моего имени.
– Я не знаю тебя.
– Это и неважно. Всё, что я видел сегодня, это…это было замечательно, Луций.
Я нашёл, что слово "замечательно" было, по меньшей мере, глупо с его стороны.
– Что тебе нужно? – спросил я.
– Ничего. Я просто хочу предложить тебе свою дружбу. Я преклоняюсь перед тобой и готов предложить тебе дружбу всякий раз, когда она будет тебе нужна. А она будет тебе нужна в будущем.
– О каком будущем ты говоришь?
– Когда мы увидимся вновь, – сказал он и опять улыбнулся.
– Я не знаю тебя и не помню, что видел тебя хоть раз до этого момента.
– Это неважно, это неважно, что ты не помнишь, Луций. Наша память несовершенна и подводит нас. Тогда её восполняют другие. Я точно знаю, что увижу тебя.
– О чём ты?
– Ты встретишь меня в будущем. Но это будет в другом месте. И это будет другое время.
– О каком месте и времени ты говоришь?
– Когда мы будем плыть. Плыть на корабле с аскетами в поисках Гелиополя.